Кирилловцы vs николаевцы. Борьба за власть под стягом национального единства - Вячеслав Черемухин

о роли будущего съезда. В мае 1925 года в сводке Союза Братской Помощи даже сообщалось о том, что «масоны повели атаку на Высший монархический совет и всех монархистов, державшихся постановлений Рейхенгалльского съезда. Чувствуя, с одной стороны, приближение развязки, с другой стороны, неся непрерывные неудачи в своем стремлении захватить в руки движение великого князя… и расколоть монархистов с помощью кирилловского движения… они бросили огромные деньги на русскую прессу, которая за последний месяц занялась усиленной травлей ВМС»[184]. Даже находясь в эмиграции, правые не забывали свои традиционные обвинения в масонстве и его заговорах.

Таким образом, в русской эмиграции фактически сформировалось два идеологических течения: легитимный законный монархизм сторонников Великого Князя Кирилла Владимировича, а также фактически непредрешенческий монархизм сторонников бывшего Верхглавкома Русской Армии. Фактически получалось, что русские монархисты выбрали свои политические предпочтения. Однако несмотря на то, что в целом русская эмиграция, как по оценке П. Б. Струве, так и П. Н. Милюкова, по большей части состояла из монархистов, «ретроградность» политических взглядов некоторых активных деятелей русской правой эмиграции могла создать опасную ситуацию противоречия, в которой объединение русской эмиграции на платформе поддержки Николая Николаевича было бы фактически невозможно из-за нападок со стороны республиканцев и демократических элементов. Именно поэтому в эмиграции возникает с точки зрения политической практики своевременная попытка трансформации политической идеологии с дореволюционной России. Именно трансформированная под новые условия идеология «либерального консерватизма» могла дать новую платформу для политического взаимодействия русской эмиграции.

Предлагали ли эмигранты какую-то идеологию?

Поскольку истоки консервативной идеи восходят ко временам Французской революции и продиктованы реакцией на нее со стороны известных французских и английских политических философов Р. де Шатобриана и Э. Бёрка[185], то именно к этим проблемам в политической практике возвращались и русские консерваторы в XIX веке. В российской же политической традиции к этому направлению консервативной идеологии относят профессора всеобщей истории Московского университета, либерала по политическим взглядам, Т. Н. Грановского. Его и Б. Н. Чичерина с западноевропейскими консерваторами роднил «полемический либерализм» (данное определение было дано политическим философом К. Лефором).

Самым ярким представителем либерального консерватизма в дореволюционной общественно-политической мысли является Б. Н. Чичерин (1828–1904). Исследованиями его общественно-политических взглядов занимался воронежский историк Л. М. Искра, а также другие отечественные ученые. Наряду с Борисом Николаевичем другим важным представителем либерального консерватизма в России является русский историк, публицист К. Д. Кавелин (1818–1885). Идеологические предпосылки формирования русского либерального консерватизма были заложены именно этими авторами. Б. Н. Чичерин не пытался создать либеральный консерватизм в современном понимании. В его трактовке он носил название «охранительный» консерватизм, в котором консерваторы не основываются на доктринах и учениях, а в первую очередь руководствуются «запросами жизни, историческими реалиями своего народа, и никакая общественная теория не может лечь в основу охранительной системы»[186]. Несмотря на то, что сам Б. Н. Чичерин отдавал симпатии именно консервативному мировоззрению, он не отрицал значения и либерализма. Он отмечал, что консерватизм являлся гарантом стабильности общества, а либерализм способствовал его развитию. Как отмечал Л. М. Искра, для Чичерина было характерно понимание политической идеологии, направленной на дальнейшее развитие по такому принципу: «для нормального функционирования общества необходимо как развитие, так и торможение»[187]. Именно этот тезис можно считать основой «охранительной» идеи в русской политической идеологии. Эту идеологию русский мыслитель уподоблял общежитию, для которой важно «сохранять, улучшая»[188].

О «единоцарствии» (по сути об идеологическом сотрудничестве) либерализма и консерватизма на русской почве говорил и князь В. П. Мещерский. В то же время издатель журнала «Гражданин», разумеется, не являлся представителем либеральной парадигмы. Публицисты второй половины XIX — начала ХХ века называли его «мошенником пера», «газетным мистификатором», «старым шутом». Не менее интересны и отдельные попытки политических выступлений на этот счет. Так, петербургский историк А. Э. Котов считает создание газеты «Берег», основанной новороссийским профессором П. П. Цитовичем в 1880 году в Санкт-Петербурге, одним из таких проектов либерально-консервативного синтеза. В. К. Кантор в 1988 году оценивал Цитовича как «типичного представителя буржуазного либерализма», что, конечно, можно считать данью времени. Однако интересным показателем того, что «Берег» не отвечал консервативному направлению отечественной политической мысли, стало то, что его издание не приветствовали публицисты «националистического „русского направления“»[189]. В одной из передовиц за апрель 1880 года было сказано, в частности, следующее: «Мы желаем самого широкого распространения в обществе либеральных идей и осуществления их в практической жизни; не оспариваем их цивилизующего влияния, но при одном обязательном и неизбежном условии: чтобы представители либерализма на всех поприщах практической деятельности стояли вровень со своей задачей, чтобы их образование и политическое убеждение были действительно серьезными, а не служили бы блестящей декорацией, скрывающей внутреннюю немощь и ложь; чтобы либеральные идеи действительно проводились в жизнь, во всей их полноте, без тенденциозных искажений и приспособлений. Инициатива такого полного либерализма у нас всецело принадлежит правительству и реформаторской деятельности»[190].

Страницы отечественной периодической печати времен формирования либерального консерватизма как будущей идеологии, а изначально как направления мысли, достаточно любопытны. Так, интересным синтезом нескольких направлений консерватизма стал «Варшавский дневник», который выходил в столице Царства Польского. Во многом данная газета ассоциируется с «революционным консерватизмом», который появился в России начиная с 1870-х гг. Как отмечает А. Э. Котов, формально совпадали понятия революционного консерватизма на русской почве и консервативной революции в Германии. «Варшавский дневник», по мнению исследователя, в 1880-е гг. запечатлел на своих страницах представителей всех направлений консерватизма: «сословно-дворянского (Н. Н. Голицын и К. Н. Леонтьев), этатического (П. К. Щебальский) и славянофильского (П. А. Кулаковский). Взгляды каждого из них содержали в себе тот или иной элемент, ассоциировавшийся тогда с революцией: либо правовой нигилизм, либо демократизм и либеральный национализм»[191]. Однако для представителей катковского направления в русской общественной жизни было очевидно, что «единственным европейцем в России» является государственная власть, что противоречило идеям либерального консерватизма.

Как отмечает специалист по русскому консерватизму А. В. Репников, «в начале ХХ века попытки внедрить либерально-консервативную идею в политическую жизнь страны потерпели неудачу. Правые партии, их идеологи и теоретики позиционировали себя как убежденных антилибералов»[192]. Стоит также согласиться с мнением историка и в том, что на платформе газеты «Новое время» мог выработаться либеральный консерватизм в русской политической жизни начала ХХ века. Однако исход оказался удручающим — русская национал-либеральная доктрина потерпела фиаско не только на практике, но и в теории[193].

В то же время нужно отметить, что попытки создать политическое ядро на основах либерально-консервативного мышления все же предпринимались. 8 июня 1906