Двойчатки: параллели литературной жизни - Марк Григорьевич Альтшуллер

мир, в котором действуют не люди, а какие-то непонятные фигуры, похожие на манекены, совершающие столь же непонятные поступки… А автор всеми силами пытается «заинтересовать» читателя странными сюжетными ходами, удивительными совпадениями, которых никогда не бывает в жизни, нарочитыми недомолвками, намекая на какие-то «страшные», но по сути дела очень скучные и пустые тайны…167

Естественно, напечатать вторую книгу в атмосфере бушевавшей травли было невозможно. Постепенно она все-таки немного утихла, и в 1952 году Твардовский, тогдашний главный редактор, предложил Каверину напечатать вторую часть в «Новом мире» (1952, № 2, 3, 4). Это был страшный год.

Почти всё в стране удалось закрепить навечно, все движения остановить, все потоки перепрудить, все двести миллионов знали свое место…168

До смерти тирана (чего, естественно, никто не знал) оставались считанные месяцы. Оголтелая антисемитская кампания с каждым днем набирала обороты.

В этих условиях вторая часть писалась «старательно, но коряво <…> спотыкаясь на каждом шагу» (Эпилог, 454), и первоначальный текст появился в «Новом мире» «искаженным до неузнаваемости». Хотя впоследствии автор, по собственным словам, «старательно восстановил искаженный текст» (Эпилог, 455), но вторая часть так и осталась самой слабой в трилогии. Одним лишь упоминанием о комсомольской ячейке, как в «Двух капитанах», обойтись не удалось. Насильственное вторжение советской эпохи здесь проступает особенно явственно. Подробно рассказывается об обязательном практическом применении достижений науки (героиня разрабатывает усовершенствованную методику хранения черной икры). На многих страницах описывается самоотверженная борьба работников совхоза за спасение урожая и прочие трудовые подвиги.

Действие этой части (она называется «Поиски») происходит во второй половине 1930-х годов, «когда улыбался только мертвый, спокойствию рад, <…> и когда, обезумев от муки, шли уже осужденных полки…». Чтобы отвлечь людей от происходящего кошмара, во всю мощь работала государственная пропагандистская машина. Использовав трагичное для истории России событие, отпраздновали с неслыханной помпой столетие со дня смерти <!> Пушкина. «Такого настоящего празднования не видел Пушкин <…> Его чествуют по всей стране все народы, ее населяющие, и гул торжества <!> переходит далеко за рубежи…» – вещал Н. Тихонов на торжественном заседании в Большом театре 10 февраля 1937 года (Эпилог, 298, 530).

Особенно шумели по поводу установления всяческих рекордов. Так называемые стахановцы перекрывали в десятки раз установленные нормы. Летчики перелетали на громадные расстояния по тяжелым арктическим маршрутам. В июле 1936 года имел место рекордный перелет Чкалова и др. по «сталинскому маршруту» от Москвы до Петропавловска-Камчатского. Вся мощь пропаганды кричала об этом подвиге советских летчиков.

Ни стахановцев, ни праздника по поводу смерти Пушкина в «Открытой книге» нет. Однако в четвертую главу, где органично переплетаются рассказ о напряженной научной работе и о сложных личных отношениях героини и ее мужа, Каверин к месту и не к месту вставляет абзацы разной длины о советских людях, восторженно следящих за передвижением самолета: «К вечеру весь институт говорил только о том, как был дан старт и какие цели ставят перед собой пилоты». А в три часа ночи, гуляя по спящей Москве, Таня и ее муж наблюдают, как «женщина, <которая> выкладывала буханки хлеба на лоток в окне, и грузчики, <которые> таскали их в машину <…> тоже говорили о перелете»169.

Так трогательно в едином порыве восторга объединяются одинаково думающие рабочие и интеллигенция. Тем не менее даже в этой книге Каверин избегает казенных громких слов вроде «сталинского маршрута», «великого подвига советских людей» и проч.

Третья часть писалась в пору оттепели. Там правда зазвучала, конечно, тоже приглушенно, но гораздо явственнее. Там рассказывается о доносах, об аресте мужа Татьяны, о мрачной атмосфере последних лет сталинского правления. Тем не менее роман заканчивается вполне благополучно – в отдельном издании последний эпилог помечен 1956 годом. Эта третья часть появилась в знаменитом втором (и последнем) томе альманаха «Литературная Москва» (1956). Каверин был одним из его редакторов. Книга подверглась уничтожающему разгрому (главным образом из-за знаменитого рассказа Александра Яшина «Рычаги»). Дальнейшие выпуски альманаха (в том числе и подготовленный к печати – третий) были запрещены.

Итак, читатели наконец получили громадную эпопею (в цитируемом издании 2019 года она занимает 800 страниц), в которой от лица героини описана жизнь Советской России от начала революции до смерти тирана и начала оттепели. Ведя подробный рассказ о жизни героини, автор обращается к приемам, давно существовавшим в авантюрной приключенческой литературе. Они были обновлены и с успехом использованы в романе «Два капитана». Недоброжелательная критика и тогда успела поставить это в вину опытному и умелому профессионалу:

В повести <«Два капитана».– М. А.>, как в плохом, дешевом романе, есть всё – таинственные письма, убийства, отравившаяся Марья Васильевна, «красивая, здоровая, грустная» Катька.

Симонов заступился за «прорабатываемого» автора, он с сарказмом писал:

…автору инкриминируется и то позорное для серьезного писателя обстоятельство, что в романе есть острый сюжет, есть загадочные письма и убийства170.

В новом большом романе Каверин использует приемы и находки, опробованные в «Двух капитанах»: и острый сюжет, и таинственные письма, и красивая героиня, и многие другие сюжетные ходы, издавна существующие далеко не исключительно в приключенческой литературе. Увлекательный сюжет не только помогал ускользать от цензурных ударов, но и делал злободневный непростой роман увлекательным, захватывающим чтением. Интересно проследить этот параллелизм приемов в двух столь непохожих текстах.

Прежде всего обратим внимание на протагонистов обоих романов. Оба интеллектуалы, интеллигенты, не чуждые художественным интересам. Саня в детстве довольно удачно лепил каких-то зверушек, потому и попал в школу-коммуну, куда поначалу набирали одаренных детей. Увлечение это как хобби сохранил он и во взрослой жизни. Искусный, высокопрофессиональный летчик, он и исследователь-полярник, прочитавший и изучивший горы литературы. Он автор не только профессиональных статей, но и написанной им книги о своих поисках и победах.

Таня играла в самодеятельности, воображала себя знаменитой актрисой и с треском провалилась на вступительных экзаменах в театральную школу, а затем она знаменитый ученый, профессор, написавший много книг и статей.

При этом у героев похожее социальное происхождение. Оба выходцы из низов. Автору важно было подчеркнуть это обстоятельство, ибо советская власть, начиная с Ленина («не мозг нации, а…»), не любила и побаивалась интеллигенции: много о себе думают, плохо обрабатываются пропагандой. Делать интеллигента главным положительным героем книги было если и не рискованно (отрицательным – пожалуйста: Васисуалий Лоханкин, Николай Кавалеров), то, по крайней мере, не прибавляло тексту популярности. Поэтому оба каверинских героя поначалу находятся на самых низах социальной лестницы. У Сани Григорьева отец грузчик, от которого по вечерам «пахло пенькой, иногда яблоками,