Граница и люди. Воспоминания советских переселенцев Приладожской Карелии и Карельского перешейка - Коллектив авторов

мы чердаке, мы на­шли, очень много посуды нашли. Но мы не видели[30] эту посуду, понимаете? Мы скажем А-кину, А-кину, — он был председатель кол­хоза. Мы ничего не видели: ни тарелочки, ни чашечки. Мы ниче­го не видели. Нам... мы... Они забирают. Куда они забирают? Ниче­го мы не знаем. Потом мы нашли, значит, машину швейную. Швей­ную машину нашли. Витя, двоюродный мой брат, с которым мы жили-то — тётя Таня и мама наша. Мы же вместе жили. Мы с Витей — одногодки. И нашли машину швейную. Нашли, опять: «Дядя Толя! Мы машину швейную нашли». — «Ой, давайте, доченьки, до­ченьки. Я это в детдом сдам, в детдом сдам». А ни в какой дет­дом он не сдавал, видно. Он себе всё это присваивал, этот А-кин: и посуду, и всё. А потом уже нашли ружье, нашли ружье — <в>от, где грех-то большой, грех-то где вышел! Нашли ружье. Он это ружье у нас забрал, забрал. А потом проходит уже сорок восьмой, уже идет, наверно, сорок девятый... идет сорок девятый год. Он чё-то стал выпивать... Где он брал эту водку? Бог знает. Дядя Толя А-кин. И на жену, значит, с этим ружьем — хотел, наверно, ее при­пугнуть. Так припугнул, что не ее, а себе в ногу. И остался хро­мой, вот. И его за это ружье, значит... приехали и нас всех вызыва­ли, нас всех вызывали: «Откуда взялось ружье финское? Где ты финское ружье взял?» Ну, вот, а мы говорим: «Мы нашли это ру­жье. Нашли мы, вот, в этом доме, сером доме нашли на чердаке, в опилках нашли. Ружье было спрятано. Нашли. И он у нас ото­брал, ну, это ружье». И вот, пожалуйста, его посадили. Он два года отсидел, сидел в тюрьме. Его наказали за это, ну. Да, так наказали, потому что, видишь, зачем скрывает ружье? Нельзя так делать было раньше. Сейчас-то, может, и ничего бы не было бы, ну.

И А вы не ходили по пустым финским домам, чтобы смотреть, что там есть?

С По этим, по окрестности?

И По всем домам. [Нрзб.]

С Я ж говорю, по всем домам. [Нрзб.] Я говорю, по всем хуторам. [Нрзб.]. Где мясо находили. Один был «Лыжный» хутор — лыжи, видно, лыжи делали. Лыжный. Но, понимаете, вещи, видно, финны все <у>везли, вещей — пустые дома были. В каждом доме было пусто. Но, я же говорю, что прятали... они, вон, зарывали эти, ну, вон, в яму зарыли. Помните, я вам говорила, рассказывала, что это он открывал, яму это открыл, фарфор-то брал? А потом еще мы нашли одну яму, с обувью нашли. Жили там же, там нашли... чё-то тонет и тонет, так, вот, тонет и тонет. Мама говорит: «Чё-то? Раз так, значит... а давай-ка будем копать». Прозевали — вся обувь сгни­ла! Сколько там было спрятано всего! И сапожки, и туфельки, и чего там только не было! Вот, было обидно — заплесневело все, заплесневевши все. Было много кой-чего, конечно. Может быть, и сейчас есть. Мы ведь не знаем. Может, и сейчас есть. А посуда, она сто лет будет лежать. Вот, когда-нибудь будут копать и най­дут. Ну.

И А не находили открытки старые, журналы?

С Ой! Сколько у меня их было! У нас — у-у! — пачки было! Пачки было, а где теперь, я не знаю, пачки финские. Всё там — и петушки, и курочки, и, там, яички... это, Христа-то воскресили, по-фински — находили, находили. Ну, ой! Как находили? Вот, мы находили на этом, на Вишневом хуторе, много мы принесли оттудова. Там, видно, дет­ки... дети, видно, жили там. Потому что очень много было откры­ток таких, детских. Находили. И находили книги, находили финс­кие, находили. Ну, в общем, находили, всё находили. Газеты. А га­зет-то сколько находили, вообще!., финские... ну, я считаю, эти финны, как, вот, мне, например, как вот... как будто одна семья. Я уже здесь прожила, я — как финка, считай. Ну-ка, с сорок пятого года я здесь живу, конечно, финка! Вот, только что не научилась по-фински разговаривать, не было... ну...

№ 73 [ГЗО, ПФ-24]

С Ой, да сколько находили мы в сараях и в погребах, и ямы находи­ли с вареньем по пятьдесят банок. Вещи, сундуки.

И И все это было просто так брошено?

С Все закапано.

И Закопано?

С Да. Все закапано. Вот, так идешь-идешь... что-то такое подозритель­но. Раз — посмотришь. Дядюшка мой... вот, еще за озером мы там жили. Там такой дом на берегу. Ой! Тама... И там была эта... в войну-то, видно, врачи там. Приехали — бинты и всё, а и... ну, а [всё! финн, наверное, богатый жил. Ой, приехали мы — там и бочки творогу было, и свинина, и сыр. Чего только там не было! Я гово­рю: «Господи, уезжали люди... О, видно, слез было!» Ямы находили и, вот... и начал дядя мой копать эту яму. И вытаскивает — камни-то откидал — одежду. А, это, железой перекрыта-то яма, и оттуда. Там столько отрезов, столько костюмов. Одну яму нашли мы — варенье. Всякого, всякого, всякого, какого там только не было! Ну, думали, что отравленное — боялись. [Смеется.] А потом попро­бовали, и так вкусно, понравилось. Так ели. Да, пятьдесят банок. От пол-литровой банки и выше. И вот, эта одежда. И фотографии семейные. Сколько в сарае нашли под сеном тоже. Столько по­суды, сервизов. Посуды это — новейшая, прямо кастрюли аж бле­стят. Под сеном. Сено наложено, видно, косили тогда. В погребах находили. И бомбы находили даже, да. Наложен тоже — и мешки там были и с этой... и с пшеницей... в общем все такое. Еда. Се­параторы — молоко перегонять. И... обнаружили... так — как по нашему называют? Откапывают — завалинка — на завалинке ле­жит такая... Ну, вот, вызвали, там, минеров. Разминировали.

№ 74 (ВГГ]

И1 А не находили каких-нибудь прялок здесь?

С Прялок? Да финских полно было прялок оставлено. Как же. Вот, самопряхи эти. Финские были самопряхи, как же! Находили. При­возили самопряхи. Кто, вот, прядет на самопряхе, дак пряли. Я и сама видала эти самопряхи. Финские. Были.

И1 А вы бы смогли на ней прясть?

С Нет. Нет.

И1 Почему?

С Не могу. Видать — видала, как пряли, а я не могу. Мы на своих пряли. У нас свои были. Мы в Вологодской ведь и жили только — чего напрядем, наткем, дак, только и жили. Дак, мы свои...