Проклятие красной земли (СИ) - Марина Алина

Сиэтл появляется будто бы из воздуха. Он помогает Соломону подняться на ноги и уводит его и Вилму в сторону, вероятно, к одному из шатров. Зачем-то племени индейцев понадобились мэр и шериф небольшого городка. Вероятно, придется провести парочку переговоров.

Но Соломон хмурится вовсе не по этой причине. У него в голове наглухо застревают слова ведьмы.

Однажды к их порогу подойдет война. И после себя она ничего не оставит.

Только магию, злую и неконтролируемую. Которая уничтожит все, что так дорого Соломону. И самого же Соломона, вероятно, не пощадит.

Глава 11

В племени индейцев арапахо, от которого не представляется возможности выдвинуться в сторону города самостоятельно, Вилме ничего не остается, кроме как присматриваться и изучать. Когда вместе с Бернадетт она приезжала к племени, оно точно располагалось в другом месте. Ее не подводит память — индейцы, похоже, перебрались на новую точку в пустоши.

Скорее всего это произошло из соображений безопасности. Если после магического шторма к вам в племя наведываются городские власти, значит, могут наведаться и менее обремененные следованием букве закона жители, настроенные против индейской магии. Вилма не удивится, если племя после ее и Соломона здесь пребывания переместится снова.

С самим Соломоном она решает общаться поменьше. Потому что все еще остается на него зла.

Этот чертов Соломон…

Вилма встряхивается и свободно перемещается по территории племени. Ей никто не препятствует, но никто же и не с ней пытается заговорить. Индейцы делают вид, словно ни ее, ни Соломона просто не существует.

Мимо нее пробегает ребенок лет восьми. Вместе с ним — собака с него же размером. Понять, девочка это или мальчик невозможно — на взгляд Вилмы одежды индейских детей одинаковые. Да и волосы у всех длинные.

Собак, стоит только присмотреться, на стоянке арапахо оказывается много. Они не сидят на цепях, свободно играют с детьми, болтаются около костров, на которых готовится пища.

Невольно Вилма мысленно возвращается к словам местной шаманки, предсказавшей ей какого-то сына, а с ним деньги и войну, которая его поглотит. Все это, конечно же, чушь. Шаманка просто наверняка решила пустить пыли в глаза своими туманными предсказаниями. Будто этой пыли в пустошах мало. Увидела женщину, занятую на городской службе, а, значит, бездетную. И начала «предсказывать», исходя из самого очевидного для практически любой горожанки будущего.

Только ошиблась, конечно. Вилме все это не светит. От кого бы ей заводить детей? В их городе не повенчаны только совсем молодые парни и мужчины, которые могут это себе позволить. Например, Соломон.

Чертов он…

Вилма оборачивается, чтобы выхватить его фигуру на совсем другом конце лагеря. Пока на пустоши опускается вечер, Соломон также неприкаянно слоняется вокруг. И сам не спешит идти на контакт. Хотя Вилме кажется, что мог бы.

Что должен бы.

Подходит к ней, правда, другой человек.

— Кажется, вы больше не очень дружны, — с легкой улыбкой замечает Сиэтл.

У него приятное лицо. И приятная же улыбка. Но это не значит, что можно делать выводы о нем, как о хорошем человеке.

— А ты наблюдательный, — усмехается Вилма.

— Не стоит выбираться в пустошь с человеком, которому не доверяешь, — говорит Сиэтл.

Вилма пожимает плечами.

— Я могла бы доверить ему и свою жизнь.

— Но?

Да, всегда должно быть какое-то «но». В случае с Соломоном это «но» обрело черты Каролины.

— Но это, прости, не твое дело, — отрезает Вилма.

Еще не хватало делиться какими-то своими незначительными внутренними переживаниями с Андервудом.

Он понимающе кивает, а затем указывает в сторону большого костра, разведенного посередине всего лагеря. Вокруг этого костра уже начинают собираться индейцы.

— Давайте подойдем ближе, — предлагает он. — Может, вам будет интересно.

Вилма пожимает плечами и молчаливо соглашается.

Мужчины племени предстают перед костром в плотной раскраске и украшениях из перьев, как вплетенных в волосы, так и являющихся элементами одежды. У одной части из них в руках копья, у другой — туго натянутые барабаны. Между мужчинами можно заметить и женщин. Они облачены в более простые платья, а головы их венчают венки.

Вилма обращает внимание на то, что на коже индейцев, как женщин, так и мужчин, вне ритуальной раскраски нарисованы узоры из колец, переплетающихся в незамысловатые узоры. На коже Сиэтла такие тоже есть.

— Так что у вас за празднование? — спрашивает Вилма.

— Начало сезона большой охоты. Нам нужно запасаться провизией, и мы проводим ритуалы, которые помогут привлечь к нашим охотникам больше дичи. Традиционно в это время женщины заканчивают с работами по запасам целебных трав и сбором урожая на наших полях. Смогут посвятить больше времени вынашиванию детей и уходу за ними.

— Почему ты не участвуешь?

— Я не охотник.

Мужчины начинают бить в свои барабаны. Женщины бросают в костер какие-то травы, от которых дым становится более плотным и обволакивающим.

— Что за травы? — Вилма поворачивает голову к Сиэтлу.

— Просто сборы, которые помогают одним настроиться, а другим расслабиться.

Такой ответ Вилме не нравится. Как и сам факт ее нахождения здесь.

— Я не понимаю, — так и говорит она.

— Вам, госпожа шериф, и не надо, — улыбается Сиэтл, конечно, загадочно.

Внутри Вилмы это вызывает только усталое раздражение. Она снова переводит взгляд на индейцев у костра. Те уже танцуют какие-то странные в ее понимании танцы, словно зачарованно двигаясь вокруг огня и практически не соприкасаясь друг с другом.

Кажется, что дышать этими травами ей бы не стоило. Но уже поздно — дым попадает в легкие.

— Возьмите, — Сиэтл протягивает ей кожаную бутыль, до этого висевшую на его поясе. — Вам и господину мэру это поможет расслабиться.

Вилма берет бутыль и подносит к носу. Усмехается, чувствуя запах алкоголя.

— Что там? — спрашивает она все равно, предугадывая ответ.

— Немного кукурузной водки, — пожимает плечами Сиэтл, — немного трав. Если боитесь, я могу глотнуть первым.

Говорит об этом он так спокойно, что Вилма понимает — она не боится. Совсем, если так подумать. Ни индейцев, ни непосредственно Сиэтла, ни шаманку, фигуру которой также выхватывает среди танцующих индейцев.