Однажды ты узнаешь - Наталья Васильевна Соловьёва

новую подругу, готовая убеждать ее, что нечего там делать, замужем, надо сперва узнать человека. Мне стало стыдно.

– Ну… не знаю. Он хороший. Окончу ремесленное училище – вот и поженимся.

– Ты что же – выходишь замуж за незнакомого человека?

– Ну хватит, Нина. В книгах люди хотят чего-то нового, интересного, каких-то приключений. Броситься в жизнь сломя голову и не выходить из нее. Вот и ты такая. А мне этого не надо. Это плохо?

Роза замолчала. Я не могла понять ее и внутренне возмущалась: «Что за крепостное право в XX веке? Как такое может быть?» Это был другой, незнакомый мир, который мне только предстояло узнать.

После ужина я думала о сегодняшнем разговоре в школе. Мое положение, безвестность угнетали меня, но все же молодость взяла свое – мне стало очень интересно побывать на деревенских танцах. Как там танцуют? Подо что? Как одеваются? С другой стороны, это был еще один шаг навстречу деревенской жизни. Корила себя: ведь решила – ничто здесь меня не касается, я здесь временно. Но все равно это манило меня: веселье, танцы, внимание. Молодость – она такая. Легкомысленная.

Спросила тетку – знала, что после ужина она обычно пребывала в приподнятом настроении:

– Алеся Ахремовна, можно мне на танцы?

– Ты – на танцы? У клуб?

– Ну да. Что такого? Одноклассники вон ходят.

Тетка задумалась:

– Не знаю я, что ты у Москве утворила… Но просто так бы тебя отец не отправил… Знаешь – сидела б ты дома.

Слова тетки меня, конечно, задели. Ведь она была вообще-то права. Но и сдаваться мне не хотелось:

– И так я наказана – и что ж теперь, меня на танцы не пускать?

– Мало ли чаво еще утворишь? А мне отвечай, – возразила тетка.

– И так мне тут жизни нет. Хоть повеситься от тоски – никто не пожалеет.

Эта угроза, как я и рассчитывала, тетку испугала. Давно поняла, что она боялась за меня, пеклась, чтобы ничего не случилось. Тетка аж подпрыгнула на месте, но виду постаралась не подать, заговорила спокойно, миролюбиво:

– Что ж я, по-твоему, не разумею? Тоже молодая была, и я любила, и мяне любили.

– А что ж вы замуж не вышли?

– За кого хотела – тот не позвал. А другие мне были не нужные.

– И что с ним стало?

– Ну, что стало? В Москву уехал – и поминай как звали. Вон приезжал – как чужие. Сама видала.

– Федотыч? – изумилась я.

– Ну… Кто ж еще?

– Мне он понравился. Хороший.

– Золотой человек. С отцом твоим с самой революции еще. Но… Бывають люди, которым одним сподручней жить. Як монахи. И Федотыч такой.

– А вы?

– Я? Я – не. Так уж получилося. Без мужика. А может, и к луччему. – Тетка смягчилась: – Ты это… як к одиннадцати вернешься – сходи. Дело молодое. Усе ходят в конце концов. Да и пускай поглядят люди. Ничего плохого не скажут.

В субботу, едва прибежав из школы, я накрутила волосы на тряпочки – тетка дала разрезать несколько носовых платков на полоски. Сначала вымыла голову в тазу, подсушила волосы у печки, потом накручивала каждый локон на тканевую полосочку, аккуратно завязывала, не слишком туго, чтобы не оставалось заломов, и принималась за новый. Потом терпеливо сидела у печки, чтобы волосы успели высохнуть и лежали красивой волной. Ты, конечно, не застала такую методу. Фен, бигуди, лак для волос или что там сейчас у вас. Тогда такого, конечно, не было, но это тем не менее не мешало нам хорошо выглядеть.

Надела свое шерстяное голубое платье. То самое, голубое, что было на мне в консерватории и которое так нравилось папе. Застегивая, заметила брошку – она так и осталась заколотой на платье с того самого вечера, когда я встретила Гумерова. Мать, складывая вещи, видно, не заметила ее. Моя стрекоза. Эх, папка… Обнимешь ли ты когда-нибудь меня? Назовешь ли «моя Нинон»?

Когда стемнело, побежала в клуб. Он находился в конце села на пригорке, недалеко от кладбища. Ну как клуб? Обычная изба. Только над крыльцом висела вывеска, где было выведено черной краской «КЛУБ». Подходя, услышала смех и приглушенный звук патефона: «Но это ро-о-овно ничего не значит, у всех свой путь, мой друг, у всех своя мечта».

И действительно, в большой комнате у окна на столе стоял патефон, точно такой же, как у меня дома в Москве – красная прямоугольная коробка. Рядом лежало несколько пластинок.

Пары толкались в центре, а по стенам жались одиночки, иногда группки молодежи, в основном девушек, которых не пригласили. Среди танцующих я заметила вездесущую троицу одноклассников: Симу, Владека и Пашу. Сима танцевал очень красиво, с горящим взглядом, но, как мне показалось, не слишком интересовался партнершей. Манерничал, выеживался и наслаждался собой. Владек, наоборот, танцуя с девушкой, а это была, конечно, Оля, держался так близко, почти прижимался к ней, что было неприлично. Но Оля ничего – не обращала внимания, как будто так и надо. А Паша был как всегда – ни рыба ни мясо. Вяло переминался с ноги на ногу, девушку выбрал намного старше – я не видела ее у нас в школе. А вот Гражина со скучающим видом стояла у стенки и не танцевала, всем своим видом показывая, что ей это неинтересно, но выглядело это скорее жалко.

Я стала высматривать Лешу. Он тоже был здесь, но не танцевал, а менял пластинки и крутил ручку патефона. Даже в клубе он был таким же гордым и высокомерным, как в школе. Ни с кем не шутил, никому не улыбался. Всем своим видом показывал, что он не такой, как все. Мне сказали уже, что отец его председатель местной партийной ячейки и что это он достал для клуба и патефон, и пластинки. Я помню, как позлорадствовала тогда, что эта так называемая должность – ставить пластинки – досталась Леше не просто так – папочка постарался.

Время от времени кто-то из танцующих подходил к нему и заказывал: «Леш, поставь «Рио-Риту». Тогда Леша либо кивал, либо уклончиво отвечал «посмотрим» – в зависимости от того, кто просил. Мне это не понравилось.

Я обошла парочки, приблизилась к Леше и сказала:

– Думала, в деревнях под гармошку танцуют. А у вас пластинки, и много.

Леша пренебрежительно поджал губы:

– Что, раз деревня, то и гармошка?

– Просто хотела сказать, что… – Я попыталась перекричать музыку, но Леша отошел в сторону и стал что-то говорить танцующим. Я пошла за ним, мне хотелось объяснить, что не хотела его обидеть, наоборот, но он отмахнулся от меня, как от