Однажды ты узнаешь - Наталья Васильевна Соловьёва

что другое и не было – она, как я поняла, хотела замуж, и желательно за Владека. А Сима был просто легкомысленным. Ему было все равно – ФЗО не ФЗО – лишь бы компания подобралась веселая. Роза же изначально собиралась в ремесленное училище – на гособеспечение, но тоже осталась в деревне на несколько лишних лет – мать сильно болела. Владек Лобановский видел себя будущим железнодорожником – деревню он ненавидел, мечтал вырваться и не скрывал этого. Такими были мои новые одноклассники. Впрочем, их жизни сложились совсем иначе, чем они планировали. Я напишу о каждом из них.

Глава 9

В понедельник на перемене ко мне подошла троица. Все это время они посматривали в мою сторону, но ни разу после первого дня так и не заговорили со мной. Владек поправил свою рыжую шевелюру, засунул руки в карманы, осклабился и спросил:

– А что это ты, Трофимова, не пришла на танцы в субботу?

– Какие еще танцы?

– Так в клубе. Мы все туда ходим.

– Кроме Розки, конечно. Аксельрод – не самая подходящая фамилия для танцев, – заржал Сима.

– А Фишман – подходящая? – парировала Розка, которая слушала наш разговор.

– Хорошенькое дело! Ты много не болтай, а то я тебе! – Сима замахнулся на Розу, но Паша его оттолкнул:

– Да брось! Чего уж…

– Так придешь, Трофимова? – снова спросил Владек.

Роза не унималась:

– А ты ждешь уже? Приготовился?

– Тебя не спросили, Аксельрод, – огрызнулся Владек.

Роза снова вскинулась что-то такое сказать, но Паша миролюбиво вмешался:

– Ты, Розка, не лезь.

– Посмотрим, – уклончиво ответила я. Как-то не думалось мне о развлечениях. Я тосковала по дому, по маме, по отцу. Корила себя за глупость, из-за которой сама же пострадала. Было ли честным теперь ходить на танцы?

Леша, который шел мимо и услышал наш разговор, неожиданно вмешался:

– А вообще-то приходи, Трофимова. Нам новую пластинку привезли. «Рио-Рита» называется. Тебе понравится!

Я подумала: надо же – сорок первый год, мы в Москве давно ее слушаем, дома у меня уже есть эта пластинка, а здесь это новинка, и сказала, чтобы поддержать Лешу:

– А я ее знаю и очень люблю, между прочим. Хорошая песня.

Но Леша раздосадованно махнул рукой и пошел дальше:

– Конечно, кто бы сомневался? Любит она…

Меня разозлило, что все время раздражаю его, что бы ни сказала, и я выкрикнула так, чтобы Леша услышал:

– Может, мы и придем с Розой!

Но Роза неожиданно вскипела:

– Да не хожу я на ваши танцы, понимаете? – и в слезах выбежала из класса.

Я поспешила за ней.

– Роза! Роза! Ты чего?

Роза отмахнулась:

– Да ничего.

– Тебя не пускают, что ли? – осенило меня.

Роза остановилась:

– Если попрошу – пустят. Но вообще-то у нас шаббат – особый день. Отец не хочет, чтобы я ходила. Да и мать болеет.

– Я не знала. Никогда про такое не слышала.

– В Москве нет евреев?

Я вспомнила разговоры на кухне, слово «жиды», историю, что они добавляют в специальный хлеб, мацу, кровь христианских младенцев.

Отец, когда рассказывал это, делал страшное лицо и смеялся. Мне стало стыдно:

– Так ты еврейка?

– Ну да. А что такого?

– Нет… ничего… Конечно, у нас есть евреи. Но такие же, как все, ходят на танцы.

– Ты не подумай неправильно, – продолжала Роза, – ничего такого мы не делаем. Так, иногда приходят мужчины помолиться. Дед раввином был. Вот и отец меня строго держит. Только ты никому не говори – это все тайна. Нельзя говорить, что мы верующие, – у нас могут быть очень большие неприятности.

Я удивилась:

– А у нас в семье – атеизм. Папа говорит, что никакого бога нет. Есть такая газета «Безбожник», папа выписывает. Может, твоим родителям ее почитать?

Но Роза еще больше меня обескуражила:

– Они русский не очень хорошо понимают – мы на идише дома говорим. А читать на русском вообще не умеют.

– Ты шутишь, наверное?

– Не шучу! – обиделась Роза. – Даже хотели отправить меня учиться в еврейскую школу в Борисов, но мать болела, нужна была помощь по хозяйству.

Я снова вспомнила про мацу и мне снова стало стыдно. Далась мне эта маца!

– У нас все хорошо говорят по-русски, я поэтому удивилась.

– Странно это, – продолжала Роза. – Вот мы с Симой – евреи, на идише дома говорим. А Владек и Гражина – поляки, дома по-польски разговаривают. Понимаешь? Говорим на языке предков – это же нормально? А русский нам не родной. Кстати, Паша и Леша хорошо учатся еще и потому, что они белорусы – им легче. Хотя Олю, пусть и белоруску, это не спасло… – с усмешкой добавила она.

– Так если Сима – тоже еврей, то почему ему на танцы можно, а тебе – нет?

– Потому что у него семья нерелигиозная. Родители атеисты. И потом он младший, последыш, взрослые дети разъехались кто куда. Вот Фира ему все и разрешает. Он и не учится толком, а все равно в ее глазах гений.

Роза засмеялась, я вслед за ней.

– Ты меня извини. Так чудно все мне у вас. Я просто не привыкла. И поэтому тебе могут запретить со мной дружить? Потому что я не еврейка?

– Ну… понимаешь… не в этом дело. Просто папа думает, что все городские – испорченные. Особенно не еврейки. Такой он человек. Допотопный. Но все-таки папа. Не хочу его расстраивать.

Я подумала: «А ведь прав ее папа. Не знает меня, не видел ни разу, а прав…»

Роза тем временем взяла меня за руку:

– А на танцы ты все-таки сходи. Леша там музыку ставит на патефоне. Он за это ответственный. Он вообще-то хороший в глубине души, а эти…

– Он тебе нравится?

Роза покраснела:

– Кто? Лешка-то? Он даже не еврей!

Мы расхохотались. Мне было хорошо с Розой – такой искренней, настоящей. Я была рада, что встретила ее. И не знала тогда, что Роза навсегда изменит мою жизнь.

Роза замолчала, посерьезнела:

– Вообще-то меня в Борисове жених ждет. Вернее, он в армии сейчас, а осенью вернется.

При этих словах я не заметила ни радости, ни кокетства. Еще школу не окончила, а уже жених. Вот это да! Хотя кто бы говорил – поймала я себя на мысли – после истории-то с Гумеровым.

– Чепуха! Как это? Жених?

– Да так.

– То есть ты оканчиваешь школу и тут же выходишь замуж?

– Ну… почти. Дождемся, когда мне восемнадцать исполнится, – и тогда.

– Не понимаю. Ты так сильно влюблена, что ли?

Я рассуждала уже как бывалая, опытная. Еще недавно больше всего на свете мечтала выскочить замуж, а сейчас уже осуждала