Однажды ты узнаешь - Наталья Васильевна Соловьёва

Гражина мечтательно заулыбалась и сказала, как мне показалось, заученную фразу:

– А я закончу десять классов, а уж после школы поеду поступать на агронома в академию. Мой папка – здешний агроном в колхозе. И старший брат уже там учится.

– А ты где будешь учиться? – спросила меня Оля.

– Мы с папой решили, что я стану журналисткой. Буду поступать в Московский университет на филологический.

– Работать в газете? Ручки испачкать боишься? – засмеялась Гражина.

– Ничего не боюсь. Надо выучиться сперва.

Мне стало страшно. Как же мои мечты? Надо же задолго начать готовиться к поступлению? Мы говорили с папой про дополнительные занятия с профессором, который подготовил бы меня к экзамену по русскому. Как же теперь? Чтобы отвлечься от своих тревожных мыслей и поддержать разговор, я спросила Розу:

– А ты где будешь учиться?

Роза смутилась:

– В Борисов поеду.

Гражина засмеялась:

– В училище ремесленное.

– Да, в училище. И что? – сверкнула глазами Роза.

Мне было стыдно, что я своим вопросом дала возможность Гражине поиздеваться над Розой, но я не знала, что сказать, и стала лепетать что-то бессвязное:

– Ну… училище это…

В это время к нам подошла троица, которую, как я уже поняла, так не любила Роза: Владек, Сима и Паша. Я видела, как их разбирало любопытство, но они старались скрыть это от меня под напускным безразличием.

– Новенькая, а ты к нам надолго или так, на гастроль? – осклабился Владек. Он был щуплым, волосы ярко-рыжие, ни ресниц, ни бровей. Словно кто-то ластиком прошелся по его лицу.

– Ну ты даешь, Владька! – кокетливо заулыбалась Оля и захлопала своими пушистыми ресницами.

– Хорошенькое дело – Московский цирк, – захохотал Сима. Я узнала его смех. Это он больше всех веселился, когда у доски отвечал Леша. Сима был красавчиком: высокий, стройный, курчавые волосы и пикантная родинка на щеке. Если бы он был посерьезнее, подумала я, все девушки по нему бы страдали. Но нет – судя по всему, даже Оля была к нему равнодушна.

– Не смешно, – вступилась за меня Роза. – Чего вы?

– Вот отец тебе задаст, Розка, – нахмурился Паша. Последний в этой троице, Паша, был, скорее, обыкновенным. Синие глаза какого-то неестественно яркого оттенка – единственное, что отличало его. Чуть полноватые губы. И какой-то понурый, забитый вид.

Зазвенел звонок. После всего, что со мной случилось, глупые шутки детей меня не трогали, но было стыдно перед Розой. В моем классе все прочили себе более или менее успешное будущее, никто не собирался в ремесленное. Я сказала:

– Извини, я не знала про училище.

– Да ладно… Ничего такого тут нет, – ответила хмуро Роза.

Пока шли в класс, я стала допытываться у нее:

– Что этот парень, Паша, сказал? За что отец задаст?

– Да так… Может запретить с тобой дружить.

Я удивилась:

– Это как? Почему?

– Да глупости, – отнекивалась Роза. – У вас в Москве, наверное, такого нет.

– Ну почему нет? У нас тоже могут быть против дружбы. Иногда родители говорят, что кто-то из «так себе» семьи. Но разве я из плохой семьи? Или что со мной не так?

В висках застучало: неужели они уже все знают про меня и Гумерова? Нет, не может быть. Даже тетка не в курсе. Но что будет, если все они узнают?

Роза тем временем успокоила меня:

– Все с тобой так. Это мы другие.

Я шла и думала. Да, конечно, другие. Не такие испорченные, как я.

Так прошла неделя. Я по-прежнему горевала по прошлой жизни, мне не хватало папы, походов в театр, на концерты. Катка на Чистых прудах, наконец. Разговоров с Кирой и Татой, какими бы они ни были. Пусть и не душевными, но все же… Моя обида на них отступила. Все чаще вспоминала я теперь маму. Видела ее смутный образ в движениях тетки, слышала ее интонации в голосе Алеси Ефремовны. Ведь мама по-настоящему заботилась обо мне. Я по-другому видела теперь нашу семью в свете того, что мне стало известно про отца, и жалела мать, несчастную, никому не нужную женщину.

Тетка со мной почти не разговаривала, хотя я знала, что она справлялась обо мне у директора школы: как учусь, нет ли со мной проблем. Знала также, догадалась, что она, вооружившись бутылью самогона и нехитрой снедью, ходила его благодарить. Вернулась хмельная и за полночь. Плакала в сенях.

Я чувствовала себя здесь временной и ждала письма из Москвы, но про меня словно забыли. Не знала, что там происходит: стала думать, что Гумеров мог сгубить отца, добиться для него самого плохого. И тогда мои страдания были мелочью. Выходило, что отец спас меня, отправив к тетке? Или все же я была в ссылке? Сомнения и безвестность угнетали.

К этому моменту я словно невзначай, понемногу расспросила Розу и выяснила, что то, что говорила про деревню тетка, было правдой – нас на многие и многие километры окружали леса и болота, единственная дорога вела в соседнюю, почти такую же глухую, деревню. Выбраться отсюда пешком было невозможно. Оставалось только ждать. Но чего?

В школе все складывалось неплохо. Учителя иногда задавали вопросы, и мне удавалось удачно ответить. При этом я больше не старалась блеснуть, не поднимала руку. Особенно легко мне было на уроке русского. Что интересно: не все мои новые одноклассники хорошо говорили на чистом русском языке. Меня это тогда очень удивило.

В школе преподавали на белорусском и русском, а на переменах звучала смесь и того, и другого – сейчас ее стали называть трасянкой. Впрочем, трасянку, в отличие от чистого белорусского, я научилась понимать довольно быстро.

Скоро мне стало ясно, что самые умные в классе – Леша, Паша и Гражина. Но из них только Паша и Гражина планировали учиться дальше, в Борисове. Паша собирался в педагогический в Минск – денег обещала дать городская родня, они же и жить к себе пускали. Роза рассказала, что он хотел вообще-то в медицинский, но мать с директором школы посоветовалась и отговорила, если не сказать, запретила: побоялась, что не справится с учебой, не сможет закончить.

Гражина Криводубская, как я говорила, целилась в сельскохозяйственную академию по стопам отца. Одноклассники подшучивали: папаша-агроном теплое место готовит. Так, скорее всего, и случилось бы, если бы не война.

Леша, по слухам, мечтал о Белорусском технологическом университете, голова у него здорово в плане точных наук варила. Оле с Симой светило только ФЗО. Они давно б после седьмого класса ушли, да родители не отпустили. «Пестили» – как выразилась тетка.

У Оли Дзюбы никогда ни знаний, ни амбиций ни на