Однажды ты узнаешь - Наталья Васильевна Соловьёва

что нет его и духу и что он, папка, просит у меня прощения, зовет обратно? И что все будет по-прежнему и даже лучше? И вот это было очень похоже на правду. Не чужая хата, в которой я оказалась, а мечта, что отец со дня на день приедет за мной. Я решила для себя так: все, что меня окружает, – временно. Я просто должна немножко перетерпеть до того счастливого момента, когда приедет папка и увезет меня отсюда в Москву. Эта мысль приободрила меня. Тетка тем временем бесцеремонно открыла мой чемодан и стала брезгливо вытаскивать вещи:

– Ну надо ж. И что с гэтим делать? Як ты так ходишь будешь?

Она цокала языком и по очереди доставала и рассматривала мои красивые платья, трогая их своими заскорузлыми пальцами.

– Вот что. Связу-ка я у город – продам. Ведаю там одно месца. Табе что попроще найду. А то у дярэуне мало ли что люди скажуть. На смех поднимуть. Гэто ж надо – мати твоя додумалася…

Кровь ударила мне в голову. Вещи, которые еще пахли домом, которые выбирал папа, чужая женщина собиралась продать. И у меня не останется совсем ничего. Я вскочила с кровати:

– Знаете что… Алеся… Ахремовна. Вы свои вещи продавайте, а мои не трожьте!

Тетка опешила:

– Ты чаго это? Як лучше ж хотела.

Я подошла и вырвала у нее из рук чемодан:

– Это мое! И не смейте ничего тут трогать.

– Пигалица якая! Буде тут распоряжаться! И что мне тяперь – кормить тебя, поить, а ты вона якая?

– Отец вам на мое содержание денег дал! Да, мне Федотыч сказал! Так что кормить и поить меня будет папа! – Я не знала ничего про деньги, но догадалась, что просто так отец бы меня не отправил.

Тетка покраснела и затопала ногами:

– Зараз у Москву пехам пойдешь!

Я вскинулась: и действительно – что это я сижу и жду чего-то? Пешком пойду до станции! Я начала одеваться. Натянула пальто, стала искать сапоги. Тетка испугалась, подскочила, вцепилась за рукав:

– За что мне это? Жила, горя не знала… Да сними ужо! Садися – обедать будем. Пойде яна… Куды? А мне отвечай! Что люди скажуть?

Я стала вырываться, заплакала:

– Домой хочу! Отпустите вы меня!

– Куды ж ты пойдешь? – повторяла тетка. – Лес кругом, волки, до города далеко. А еще ж снег, стемнеет скоро. Что ты удумала? – Тетка сама чуть не плакала, уговаривала меня.

Я, совсем обессилев, отдала ей пальто и села за стол: как говорила мама – утро вечера мудренее. Тетка молча поставила передо мной чугунок с какой-то массой, затянутой жареной корочкой. Пахло очень аппетитно.

– Что это?

– Бабка.

– Какая бабка?

– Ну… бульба гэта. З салом. Еш!

Я брезговала. Посмотрела на теткины руки, грязные ногти. Как она мыла посуду и мыла ли вообще – водопровода же не было? Мой живот, не обращая на мои сомнения никакого внимания, заурчал от голода: со вчерашнего дня не ела горячего. Схватила ложку и мигом уплела все, что дала тетка: запеченная в печке тертая картошка оказалась очень вкусной. Признаться честно, даже очень. До сих пор помню аромат той «бабки». Пыталась как-то приготовить ее уже здесь, в Москве, – но не получилось. Да и пропал у меня аппетит после войны – все какое-то не такое стало, безвкусное. Не знаю, почему так.

– Ну… прыдзецца нам як-то договариваться, – сказала тетка после ужина. – Сергей Васильич мне письмо передал, слова нашел. Як после такого не пособить? Не чужая ты мне. И деньги опять же ж. И мать твоя мне рубль-другой завсегда посылала. – Увидев мое удивленное лицо, добавила: – А як же? Родная сестра усе ж таки! – Тетка задумалась. – Но обслуживать тебя тут, як в Москве, не буду. Не на курорт приехала. Будешь ты тут и убирать, и по хозяйству помогать. Усе, як у людей.

Я молчала. Тетка продолжила:

– И яду помогать готовить. И можа, корову научу доить.

Увидев мои удивленные глаза, возразила:

– А что ж ты думала? До обеда спать? Научишься! А завтра у школу тябе отвяду.

– В школу? Зачем мне в школу? – всполошилась я. – Папка же скоро, со дня на день, за мной приедет, заберет обратно. Зачем мне ваша школа? Что я там буду делать?

– Ен так написал, чтоб в школу ходила, – ответила тетка. – Ничога, походишь маленько. А там…

Мысли мои путались: выходило, нескоро отец заберет меня отсюда? Но когда? Я снова пристала к тетке, что еще написал отец, но так и не добилась ответа.

Быстро стемнело. Электричества в деревне не было, тетка зажгла допотопную керосинку. Сказала, что пойдет кормить кур и свиней, доить корову. Меня она с собой не звала, а я и не просила. Мне все это было неинтересным. Лишним. Временным. Тоже мне зоопарк! Вот в Москве…

Скрипнула дверь, тетка вернулась, принеся с собой новые запахи (как я поняла позже, так пахли хлев и корова), погасила лампу и, не сказав больше ни слова, не пожелав мне доброй ночи, как это делал папа, легла на кровать. Поворочавшись, тетка быстро захрапела. Я же не могла уснуть. В доме было перетоплено и душно. Непривычно темно. Я крутилась на перине со свалявшимися от времени неразобранными комками. Храп тетки раздражал. Постель пахла чем-то чужим. Я встала выпить воды, подошла к окну и увидела на темном небе яркий месяц. От его света синели тени старых яблонь на чистом снегу. Было тихо. Я поняла, как сильно мне не хватало мамы. Не отца с его развлечениями, а именно ворчливой, но заботливой мамы. Она бы открыла окно, взбила бы мне перину, застелила бы свежей хрустящей простыней. Мама… Мне хотелось тогда чувствовать ее присутствие. Знать, что она, пусть и скучная, и надоедливая, как мне раньше казалось, рядом. Я думала: как она могла меня отпустить? Скучала ли она обо мне в ту ночь? Смотрела ли, как я, на небо? Моя бедная мама! Судьба ее и правда о ней раскрылись мне позже.

Глава 8

Утром, еще затемно, меня разбудила тетка. Я крепко спала и не слышала, как она встала, затопила печь и приготовила на завтрак яичницу.

Я умылась при свете лампы ледяной водой из рукомойника, причесалась, заплела косу и оделась, чтобы пойти в школу. Школьного платья у меня с собой не оказалось – знала ли мама, куда я еду? Думала ли, что мне придется ходить в школу? Вряд ли. Порывшись в чемодане, я надела самое мое скромное выходное платье, фасон которого