Однажды ты узнаешь - Наталья Васильевна Соловьёва

не надо больше звонить Алексею Петровичу. Беспокоить его.

– Но папка! Это не фантазии. Я люблю его, а он…

Алексей Петрович поспешно перебил меня:

– Нина, девушки… хм… часто придумывают себе героев. А я совсем не герой. И у меня жена. Твои выдумки могут всем навредить.

– Но вы говорили, что…

– Мало ли что я сказал во время нашей… хм… беседы. Сергей Васильевич, прошу простить, но я же не знал, что у вас такая впечатлительная дочь. К тому же что она начнет рассказывать всякие небылицы обо мне…

– Алексей Петрович, не беспокойтесь. Мы все объясним – мы же с вами обо всем уже договорились. Она, так сказать, все поймет.

Гумеров наклонился вперед и заговорил, чеканя каждое слово:

– Не хотелось бы, Сергей Васильевич, прибегать к каким-то другим мерам. Тогда дело коснется всей семьи. Вы же понимаете? Абсолютно всей. Я пришел сюда и говорю об этом, потому что… хм… не хочу, чтобы вся эта история зашла далеко. Мне это совсем не нужно. Но если я буду вынужден…

Гумеров встал. Почему-то показался мне огромным. Гигантом. И куда делось его насмешливое выражение лица? Его расслабленность? Казалось, это хищник, который готовился к прыжку, чтобы сожрать меня.

Отец миролюбиво залебезил перед ним:

– Ну что вы, что вы. Все понятно. Даже не думайте. Забудьте. Уладим. Нет причин для беспокойства. Ниночка очень, так сказать, послушная, понятливая девочка.

Гумеров, не оборачиваясь, вышел, тяжело проминая кабинетный ковер. Отец засеменил следом.

Я слышала, как в коридоре мать вторила отцу, что-то приговаривала вкрадчивым голосом.

Отец вернулся в кабинет, но не сел в свое привычное кресло. Будто не осмелился, будто там все еще сидел призрак Гумерова. Мы молчали. Отец нерешительно мерил шагами кабинет, то и дело останавливаясь, меняя направление.

Вошла мать:

– Что, Сережа? А?

Отец остановился, словно стряхивая оцепенение:

– А знаешь что? Собирай-ка все Нинкины вещи. В чемодан.

– Папка, ты что?

– Ты, это самое, рехнулся, Сережа? – охнула мать.

– Делай, что тебе говорят! Девку упустила – где шлялась, с кем? Кому звонила? Ты чем здесь все это время занималась? – резко рявкнул на мать незнакомым, каркающим голосом. – А ты, – закричал он на меня, – совсем ум потеряла? Ты кому звонишь? За кем бегаешь?

Никогда не видела его таким.

– Папка… Я звонила, но он же сам… Квартира эта… Его же никто не заставлял!

– Забыла, какие времена? Чтобы ни я и никто другой! Ни про какую квартиру даже слова! Ты поняла? – Он больно схватил меня за плечи и встряхнул. – Ты поняла?

Я закричала:

– Папка-а-а! Да как же так? Почему ты так со мной?

Он схватил меня за руку, оттащил в комнату и толкнул на кровать:

– Замолчи! Заткнись! Я думал, у меня дочь! А у меня – дура! Все сейчас через тебя полягут! Все! – Прошипел матери: – Следи, чтобы не выходила никуда. Поняла? Я скоро.

Мать испуганно перебирала какие-то по большей части случайные вещи и бросала их в большой чемодан на полу:

– Да что ж это? Ай, Нинка… Горе какое!

– Мать, почему он не верит мне? Почему так кричит на меня? Ведь все же правда!

– Может, и верит. Но куда ж деваться-то, а?

– Верит? Не защитил меня? Он же согласился, что все выдумка! А сам учил меня правду говорить. Быть комсомолкой.

Мать остановилась, выпустила вещи и пристально посмотрела на меня, покачала головой:

– И где ж это в комсомоле про взрослых женатых мужиков говорится-то, а? Сейчас все мы через тебя…

Мать бессильно опустилась на кровать. Я села рядом, прижалась к ней, может, впервые в жизни:

– Куда ж он меня отправляет?

– Мне откуда знать? Придет – вались в ноги. «Папочка, прости. Все сделаю, как ты скажешь. Буду слушаться». Поняла? Рыдай, клянись. Может, обойдется.

– Попроси и ты за меня, мама.

– Уж попрошу. Да не послушает – ты ж сама видишь, как он со мной.

– Почему ты так говоришь? Он послушает! Ты жена его!

– Да какая жена? Одно название! Так… ночевать приходит, и то не всегда. Сама видишь – ты же большая девочка. Боится, что развод ему помешает, а так бы давно… А вот тебя он очень любит. Так и сказал: мы с тобой одно, а Нинку не оставлю. Эх, как же тебя угораздило… Ох, Нинка…

Все встало на свои места. Конечно, я давно догадывалась, видела отца с той женщиной и девочкой, но притворялась, что не замечаю:

– Так он из-за тех, других, сейчас волнуется? Или из-за себя? – вырвалось у меня.

– Ты не думай об этом, – стала успокаивать меня мать, – иногда ведь лучше не знать.

Я побежала в прихожую, наспех оделась. Мать бросилась к двери:

– Не глупи, Нинка! Что ты удумала, а?

Я вырвалась. Не то, все не то!

– Я так не могу. Хочу узнать правду.

Глава 6

Я бежала по заснеженным улицам, было жарко, шуба распахнулась на груди, шапка сползла. Редкие для этого часа прохожие оборачивались, но мне не было до них дела. Несколько часов назад я умирала от несчастной любви, превозносила Гумерова, была уверена, что его жена, эта дылда, мешает нам быть вместе. Глупо женился по молодости, попал в ловушку и не может из нее выбраться. Несчастный, но благородный. И если все-таки встанет выбор, он предпочтет любовь, то есть меня. Но пелена спала. Гумеров оказался трусом, последним мерзавцем, который настроил против меня моего папку, оболгал меня. Но я найду свидетеля, который все знает, который расскажет папке, что я не обманщица, а Гумеров – сволочь. Ведь кто-то же рассказал обо мне Надьке. И я думала, что знала, кто это. Хотела убедиться.

Позвонила в дверь. Три звонка. После долгого шарканья открыла заспанная Кира, закутанная в драный шерстяной платок, накинутый на застиранную ночную сорочку:

– Поздно вообще-то. Чего тебе?

– Это ты? Ты все рассказала?

– А?.. – Кира все никак не могла проснуться. – Про что? Что ты несешь? – Она нехотя впустила меня в коридор коммуналки и показала говорить шепотом. – Что стряслось-то?

– К нам Гумеров приходил. К отцу. Теперь меня отправляют куда-то.

Кира наконец очнулась:

– Как… отправляют? Туда? Не может быть. – Она побледнела, задрожала всем телом.

– Не знаю куда. Отец велел чемодан собрать. Это ты рассказала про меня и Гумерова?

– Про Гумерова? При чем тут я?

Я видела, как она дрожит, как испугана, готова заплакать.

– Времени нет! Говори! – Я схватила ее за плечи: – Ну?

– Не знаю я ничего!

– Кира… Кто-то жене его рассказал. Надьке. Ты? Ты видела ее? Говорила с ней?

Она все мотала головой. Куда