Однажды ты узнаешь - Наталья Васильевна Соловьёва

что очень хотела брошку, но в конце концов отказалась – отец денег все же не дал.

Неожиданно выход предложила сама Роза. На Пейсах, 13 апреля, должен был приехать ее дядя из Борисова. По словам Розы, он знал всех ювелиров, портных, сапожников, да и просто состоятельных людей в городе – он был резником, забойщиком скота. Я удивилась, почему это какой-то забойщик знает весь город, но Роза объяснила, что ее дядя – второй по важности после раввина и что его приглашали к себе домой, потому что по еврейской традиции всех животных нужно убивать определенным способом, иначе мясо не будет кошерным и его нельзя будет есть. Но самого дядю просить отвезти меня было невозможно – он бы побоялся и даже со стрекозой бы не помог, если бы понял, зачем нужна ее продажа. Рисковать было нельзя.

На следующий день Розы не было в школе, и я сама пошла к ней. Она жила в доме с необычной крышей в виде пирамиды. К тому моменту я уже знала, что все дома с такими крышами были еврейскими.

Я постучала и вошла – дома была Роза и ее младшие братья, близнецы Гриша и Йося. Роза выпроводила их: «А ну-ка идите погуляйте!»

Единственная комната была чистой, но бедной, как и у тетки. Отец Розы очень плохо видел, работать в колхозе не мог. Был сапожником – чинил обувь, но, как объяснила Роза, дешево брал, оттого и жили они в бедности.

– Ты заболела? – спросила я.

– Нет, просто осталась прибрать после праздника – родители разрешили школу пропустить… А сколько гостей вчера пришло! – Роза была очень довольна.

– И вы… ели мацу?

– Ну да… Это просто пресная лепешка. Хочешь попробовать?

Я с сомнением покачала головой. Мне стало стыдно, что детская страшилка так застряла у меня в голове.

На сундуке я увидела большой подсвечник для девяти свечей.

– А это что? Красиво…

– Ханукия.

– Что?

– Ну… для праздника. А хочешь еще красивое покажу? – Роза полезла в сундук и достала завернутый в полотенце металлический бокал с красивой чеканкой. – Это для кидуша. Серебряный. Еще от прадедушки достался, удалось сохранить. Никому не говори только!

Все это было незнакомым, зловещим и пугало меня. Как себя вести? Вдруг я сделаю что-нибудь, что у них запрещено?

– Роза, а… твой муж обязательно должен быть евреем?

Роза замешкалась:

– Ну не то что бы… Родители расстроятся, конечно.

– И тогда?

– Ничего. Расстроятся. Это не очень у нас. Но не убьют же.

Мы сели за стол, Роза налила нам отвара шиповника.

– А ты можешь не выходить замуж за…?

– Ивана.

– Ивана? Это его имя, твоего жениха?

– Ну да. У нас тоже есть Иваны, Нина. Какая ты дикая!

– Так можешь не выходить?

– Могу, конечно.

Мне нравилось вот так сидеть и болтать с Розой. Было в этом что-то особенное, сокровенное, чего никогда у меня не было с Кирой и Татой.

– А почему же выходишь? Будто торопишься.

– Родители говорят, хороший парень. Сейчас служит в армии. Осенью вернется – познакомимся.

– А если увидишь его и поймешь, что он тебе не нравится?

Роза опешила:

– Почему он должен не понравиться? Папа сказал, что он хороший.

– Не знаю… Некрасивый, например.

– Я тоже некрасивая.

– Ты? – изумилась я. Роза с ее огромными ресницами, волнистыми темными волосами, бездонными зелено-желтыми глазами, хрупкими запястьями считала себя некрасивой. А уж грудь у нее была… Не то что у меня, одним словом. – Ты самая красивая на свете! Что ты говоришь?

– А нос? – усмехнулась Роза.

Я удивилась: нос как нос. Небольшая горбинка, но она нисколько не портила ее. Неужели она переживала из-за этого?

– Не в красоте счастье, Нина. А не понравится – значит, не выйду за него.

– И родители согласятся?

– Ну… согласятся, конечно.

– А ты сама-то чего хочешь?

– Хочу замуж, семью, детей. Чтобы праздники в доме. Печь халу… Разбить тарелку на свадьбе дочери… А ты – разве нет? Не хочешь семью?

– Не знаю. Мне кажется, нет. Хотела любви, страсти, ходить на свидания… Чтобы меня ревновали. А сейчас нет. Одно желание – вернуться домой в Москву, жить, как прежде, учиться. И никаких романов.

– А замуж?

Я задумалась:

– Нет, наверное, не хочу. Точно не хочу. Ну их…

– Да что же я забыла, – спохватилась Роза, – а дядя-то мой сразу деньги за твою стрекозу дал. Смотри! – И дала мне десять пятирублевок с летчиком, серых с одной стороны и с розовыми вкраплениями с другой.

Счастью моему не было предела! Я была богата! Москва была вопросом времени. Все складывалось гладко, как нельзя лучше.

Так же, через дядю, мы выведали расписание поездов до Москвы. Полдела было сделано. Мы с Розой постоянно шептались об этом. Борисов-Борисов-Борисов. Но не знали, как туда попасть.

И тут Розу осенило: дядька Паши работал в колхозе, и Паша пару раз брал у него служебный мотоцикл – ездил с ребятами кататься, но под большим секретом. И вот недавно они хвастались, опять-таки по секрету, что до самого Борисова доехали.

Я подумала: если бы подговорить эту троицу – они довезли бы меня до вокзала или хотя бы до города, а там бы я, имея деньги, как-нибудь уж добралась бы. Отношения мои с ребятами складывались неплохо – в школе они время от времени отпускали какие-нибудь не очень обидные шуточки, порой даже скабрезные, но больше всех от них все равно доставалось Леше. А вот на танцах я была их королевой. Они наперебой приглашали меня, даже ссорились между собой.

Но как подступиться, чтобы не спугнуть их, мы с Розой не знали: если парни почуют, что мне очень нужно в Борисов, не согласятся специально, чтобы помучить.

Мы решили, что ехать надо на спор. Вещи никакие с собой не брать – чтобы не поняли, что я задумала. Только мою метрику, которую я обнаружила в комоде у тетки. На всякий случай.

Последний урок в тот день был военное дело – стреляли из винтовки. Я выстрелила и попала в восьмерку. Очень мне понравилось. А Роза и Оля попали просто в доску.

После уроков было классное собрание. Пашка до него взял со всех денег по две копейки и принес хлеба. Сидели ели. Я подсела к Симе и будто невзначай, шепотом, поинтересовалась:

– Скажи, а ты сможешь достать папиросы?

Сима, конечно, заинтересовался. Его притягивало запрещенное – это я давно заметила. Он словно специально нарушал все мыслимые и немыслимые запреты: когда учитель отворачивался – клал ноги на стол. Мать после танцев бегала, искала его по всей деревне, причитала – все бесполезно, он где-то шлялся еще