Похвала Глупости - Дезидерий Эразм Роттердамский

поскорее просадить все свое имущество; другой, наоборот, стремится сколотить себе состояние всякими правдами и неправдами. Один хлопочет и мечется, чтобы добиться общественной должности, а другого клещами не вытащишь из-за печки. Немало людей, которые поглощены нескончаемыми тяжбами и наперебой стремятся обогатить за свой счет и судью, который тянет дело, и адвоката, который ему помогает: судебная волокита ведь им обоим на руку. У одного на уме революции, у другого – грандиозные проекты. Иной идет в Рим или ко св. Иакову, где ему, в сущности, делать нечего, оставляя дома жену и детей.

Род людской – рой мошек

Вообще, если взглянуть на все эти бесчисленные треволнения смертных с Луны, как это сделал когда-то Менипп, то род людской представится в виде роя мошек или комаров, ссорящихся и воюющих между собой, строящих друг другу козни, грабящих, играющих, дурачащихся, плодящихся, падающих, умирающих… Трудно себе представить, сколько потрясений, сколько трагедий в эфемерной жизни этой крохотной твари. Налетит ли военная буря, язвы ли смертоносной бедой разразятся – их гибнут тысячи. Было бы, однако, верхом глупости пытаться перечислить по порядку все проявления людской глупости и сумасбродства.

Учителя грамматики

Итак, перехожу к тем, которые слывут у смертных мудрецами и которые, как говорится, держат в руке золотую ветвь. Первое место среди этой категории людей занимают учителя грамматики. Вот люди, которые были бы самыми злополучными и жалкими, истинными пасынками судьбы, если бы я не скрашивала неприглядность их жалкой профессии некоторым усладительным сумасбродством. Они обречены не пяти проклятиям, о которых говорит известная греческая эпиграмма, а целым сотням. Вечно впроголодь, неумытые, непричесанные, грязно одетые, сидят они в своих школах, соединяющих в себе прелести толчеи и застенка. Убийственный труд – управляться с буйной ватагой маленьких сорванцов; недаром же и старятся они прежде времени, глохнут от вечного шума и крика и чахнут от вечной вони и грязи, в которой им приходится проводить жизнь… Жалкие люди! – скажете вы. Но подите ж, самим себе они кажутся первейшими среди смертных – и это по моей милости. С каким самодовольством нагоняют они страх на запуганную толпу ребятишек своим свирепым видом и грозным голосом; с каким наслаждением угощают они своих питомцев линейками, розгами, плетками и свирепствуют на все лады, точь-в-точь этот куманский осел[58]. Они настолько довольны собой, что окружающая грязь кажется им изысканной чистотой, амарикийская вонь – благоуханием, собственное рабство – царством, и свою тиранию они не променяли бы на власть Фалариса или Дионисия.

Их ученое самомнение

Но что в особенности преисполняет блаженством их душу, это то высокое мнение, которое они имеют о своей учености. Пусть они набивают головы своих питомцев самой вздорной чепухой, но – боже мой! – где тот Палемон или тот Донат[59], на которого они не смотрели бы свысока! И каким-то колдовством удается им до такой степени заморачивать глупеньких маменек и болванов-папенек, что последним кажутся они тем, за что себя выдают. Ко всему этому надо прибавить и еще один вид наслаждения, который составляет удел людей этой категории. Посчастливится ли кому из них вычитать в какой-нибудь заплесневевшей грамоте имя матери Анхиза или малоизвестное слово, вроде bubsequa, bovinator, manticulator, либо откопать где-нибудь обломок старого камня с полустертой надписью «Юпитер!», какое тут ликование, какой триумф, какие панегирики – точно человек Африку покорил или завоевал Вавилон! Иной с хвастовством показывает своим поклонникам – ведь бывают такие и у этих господ! – образцы своего бездарного и бестолкового стихоплетства, совершенно уверенный, что в него переселилась душа самого Вергилия.

Их взаимное самовосхваление. Образчик ученого-грамматика

Но нет ничего забавнее того, как они, расточая друг другу взаимные любезности, выхваляют один другого, взаимно друг другом восхищаются, нежно почесывают друг другу за ушами… Зато случись кому другому сделать какую-нибудь пустячную ошибку в одном словечке в присутствии одного из этих аристархов – боже мой, какие громы, какие выражения, какая беспощадная критика! Я вам приведу один случай, и да обрушится на меня гнев всех грамматиков на свете, если я что-либо прибавляю от себя. Есть у меня один знакомый, ученейший энциклопедист: он и эллинист, и латинист, и математик, и философ, и медик – и все это не как-нибудь. Ему уже под шестьдесят лет. И вот этот ученейший муж, оставив все свои прочие научные интересы, уже более двадцати лет корпит над грамматикой; его мечта – это дожить до той минуты, когда наконец он дойдет до точного решения вопроса о способе безошибочного различения всех частей речи, – вопрос, которого не удалось до сих пор вполне удовлетворительно разрешить ни одному эллинисту или латинисту. Точно в самом деле стоит поднимать войну из-за того, что кто-нибудь примет иной раз союз за наречие!.. И так как благодаря этому обстоятельству существует столько грамматик, сколько грамматиков, и даже более – например, один лишь мой Альд издал более пяти грамматик, то мой ученый старик считает своим долгом не пропустить ни одной, хотя бы самой невежественной и нелепой грамматики, без того, чтобы не подвергнуть ее самому тщательному изучению и самому кропотливому разбору. Его мучит при этом беспокойная подозрительность ко всякому: а вдруг кто-нибудь другой работает над тем же вопросом! И вот его мучит страх, что кто-нибудь предвосхитит его славу и труд стольких лет будет потерян безвозвратно…

Эффект, производимый Глупостью

Назовите это сумасбродством или глупостью – я не придаю значения различию в словах: для меня достаточно, если вы признаете тот факт, что жалчайшая из тварей моей милостью возносится на такую высоту благополучия, что не пожелала бы поменяться своей участью с самим царем персидским.

Поэты

Менее обязаны мне поэты, хотя, в силу своей профессии, принадлежат также к моей компании. Ведь все занятие этих господ состоит в том, чтобы ласкать уши глупцов всевозможной чепухой да вздорными побасенками. Любопытно, однако, что от подобных побасенок они не только себе самим сулят бессмертие и едва ли не равную с богами славу, но еще и других обещают обессмертить. Близкие в особенности с Филавтией (самомнением) и Колакией (лестью), эти господа принадлежат к числу наиболее искренних и постоянных моих поклонников.

Учителя красноречия

Далее, что касается учителей красноречия, то хотя они и фальшивят малую толику, заигрывая с философами, но это не мешает им принадлежать точно так же к нашей компании. И лучшее тому доказательство – оставляя в стороне множество других, менее важных, – в том, что, кроме прочего вздора, ими столь много было писано о том, как следует шутить. Недаром автор послания к