Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

Хотя наше правительство было сформировано из единомышленников и каждый член кабинета от работы не отлынивал, на практике получилось так, что наибольшая нагрузка легла в тот момент всего на два-три министерства. Ключевую роль, конечно, играло Министерство экономики и финансов. Если просто пролистать указы президента и постановления правительства первых месяцев реформы, то мое ведомство нетрудно будет найти в каждом.

Например, постановление от 15 ноября 1991 года о переподчинении всех союзных структур прямо так и начинается: «Подчинить Министерству экономики и финансов Минфин, Гохран, Управление пробирного надзора…» Или указ президента о регулировании поставок нефти и продуктов ее переработки: «Возложить на Министерство экономики и финансов формирование и распределение генеральных квот на экспорт…» А вот постановление о регистрации предприятий с иностранными инвестициями: «Предприятия, в которых объем иностранных инвестиций превышает 100 млн руб., регистрируются Министерством экономики и финансов…» Указ «О мерах по либерализации цен» полностью готовился нашим министерством. И еще не один десяток документов, которые устанавливали нам сложнейшие и ответственнейшие задания.

В рамках создания нормативной базы перехода к рыночной экономике речь шла о документах, регулирующих ценовую реформу и защиту потребителей, обеспечивающих экономический суверенитет России, определяющих денежную политику страны, реформирующих финансовую и банковскую сферу, устанавливающих порядок приватизации, развитие частного предпринимательства, принципы валютной политики и внешнеэкономической деятельности, меняющих налоговую систему и еще о целом ряде программных решений. Естественно, весь этот залповый выброс сложнейших, основополагающих для экономики страны документов был бы немыслим без наличия у нас разработанной общей идеологии экономической реформы, а также без всех тех наработок гайдаровской команды, которые были сделаны на этапе разработки программы.

И тем не менее задача, стоявшая перед нами в те три недели, отнюдь не сводилась к чисто механическому оформлению в виде официальных президентских и правительственных решений каких-то заранее сделанных заготовок. Нам нужно было окончательно определить конкретные параметры этих решений, согласовывать между собой многочисленные количественные показатели подготавливаемых документов, корректировать их, исходя из реальных возможностей власти, и прогнозировать вероятные последствия готовящихся шагов.

В процессе написания книги я перечитал многие указы и постановления, подготовленные в то время. Иногда это чтение дало повод для улыбки. С высоты прожитых лет посмеивался я над нашей решительностью, а иногда безапелляционностью и бескомпромиссностью. Но сами документы и сегодня, с позиций приобретенного за прошедшие годы административного опыта, выглядят весьма достойно. А ведь писали их (причем очень быстро!) люди, которые до этого никогда в жизни подобной бюрократической работой не занимались. Разумеется, к работе активно подключался старый аппарат, эдакие «социалистические спецы на службе у буржуазного правительства», но конечное решение и ответственность всегда были за нами. Да и сам аппарат во многих случаях создавался заново одновременно с формированием нашего кабинета, и нужно было не ошибиться в людях при подборе кадров. Еще сложнее было убедить людей, с которыми предстояло работать, в правильности выбранного курса. В своей прошлой работе они были ориентированы совсем на другие задачи и подходы к регулированию экономики.

Спасем бюджет – спасем Россию

Одной из главных для нас проблем была борьба за финансовую стабилизацию, за минимально сбалансированный бюджет. Своей основной ближайшей задачей правительство видело снижение бюджетного дефицита, которое являлось главным средством борьбы с инфляцией. В последнем квартале 1991 года бюджетный дефицит СССР достигал астрономической величины: 22 % валового национального продукта. Впрочем, есть оценки дефицита и в 30–35 % ВВП. Фактически его покрытие шло, с одной стороны, за счет иностранных займов, которые к тому времени, как я уже сказал, были истрачены, а с другой – путем безудержной денежной эмиссии, печатания огромной массы ничем не обеспеченных денег.

Справедливости ради нужно отметить, что сама Россия в 1990–1991 годах в значительной мере способствовала экономическому краху СССР. Борясь за свой экономический суверенитет, она постоянно задерживала перечисление средств в союзный бюджет или вообще отказывалась от платежей. К тому же во второй половине 1991 года происходило активное переманивание союзных предприятий под юрисдикцию России, что также сильно расшатывало финансовую систему, поскольку перебежчикам обещали и устанавливали льготное налогообложение, чтобы у них был стимул к переходу. Эту кампанию начали Верховный Совет России и позапрошлое силаевское российское правительство задолго до августовского путча.

Впрочем, другие республики в последние месяцы существования СССР вообще не перечисляли денег в союзный бюджет. А поскольку именно из него финансировались армия, значительная часть социальной сферы, расчеты по внешним обязательствам страны и многое другое, то правительство СССР нашло для себя единственный выход. Оно просто начало активно печатать пустые, ничем не обеспеченные деньги. И хотя новое правительство в этой чехарде финансовых суверенитетов никак не участвовало, команде Гайдара приходилось теперь пожинать ее плоды.

В последнем акте драмы распада СССР нам пришлось побороться и с Иваном Степановичем Силаевым, перебравшимся из кресла российского премьера в так называемый Комитет по оперативному управлению народным хозяйством СССР. Это был какой-то загадочный орган, созданный после августа 1991 года, нечто среднее между ГКЧП, Советом Министров и Особой тройкой НКВД (если быть точным, то четверкой). В комитет входили Силаев (председатель), Вольский, Лужков и Явлинский. Согласитесь, довольно необычное сочетание опытного советского хозяйственного руководителя, матерого аппаратчика ЦК КПСС, начинающего регионального руководителя и идеолога предыдущей, отвергнутой на союзном уровне программы реформ. Формально этому комитету подчинялись все союзные министерства, то есть это было некое квазиправительство. Но реально его власть с каждым днем угасала, переходя к руководству республик.

Одновременно с названным комитетом некоторые важные функции прежнего союзного Совета Министров перешли к Межреспубликанскому экономическому комитету (МЭК) под председательством того же Ивана Степановича Силаева. МЭК занимался координацией экономических планов и политики республик. Однако главной его задачей была подготовка экономического договора между бывшими собратьями по СССР. Когда-то эта идея, наверное, могла бы спасти СССР, превратив его в мягкую конфедерацию на базе экономической унии. Увы, ее реализацию остановил августовский путч. После него ситуация кардинально поменялась. Было уже ясно, что договор этот не сработает. Россия стояла на пороге радикальных экономических реформ. Для их успеха, а фактически для спасения России, не в последнюю очередь нужно было отказаться от роли бесплатного донора, которую она играла в СССР. И российская позиция в МЭКе носила, как правило, вынужденно деструктивный характер.

Нашим представителем там был Владимир Машиц, впоследствии министр по делам СНГ. Выглядело это одновременно и забавно, и грустно: все сидят, что-то обсуждают, придумывают, а Машиц чаще молчит. В конце концов дело доходит до голосования. И поскольку все «придумки» должны были, как правило, воплощаться в жизнь за счет России, участники обсуждения с удовольствием говорят: «Да». И тогда Машиц своим