Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

по приказу высшего государственно-партийного руководства подавила танками выступление оппозиционной молодежи на площади Тяньаньмэнь в Пекине. Советская армия и даже спецслужбы в августе 1991 года в Москве, слава Богу, стрелять в людей отказались. Да, через два года, осенью 1993-го, у Ельцина нашелся верный танковый полк, расстрелявший парламент. Но это был бунт горстки людей, не пользовавшихся широкой популярностью и доверием (свидетельство тому – ранее выигранный президентом референдум) и не поддержанных массовыми выступлениями в стране. Но и этот расстрел стал на многие годы незаживающей раной российской демократии.

Думаю, что свидетельством правильности выбранных нами тогда непростых решений служит тот факт, что страна относительно безболезненно пережила тревожную зиму 1992 года, не свалилась в хаос и в предрекавшиеся ей тогда голод, холод и полную остановку хозяйства. Был осуществлен мирный «развод» с бывшими советскими республиками. Страна, напичканная ядерным оружием, не пошла по югославскому варианту развития событий. Наконец, были созданы основы рыночного хозяйства, наличию которых мы обязаны и экономическими успехами после 2000 года[2]. Конечно, было бы верхом наивности или самоуверенности не признать, что на избранном пути были ошибки, недопустимые отступления и потери. Я еще укажу на них в этой книге. Однако, повторюсь, реальность, в которой мы действовали тогда, фактически не оставляла нам выбора.

Однажды я вместе с бывшим помощником президента Георгием Сатаровым участвовал в телевизионной передаче, во время которой в очередной раз возникла тема чрезмерной радикальности принятых в 1991 году решений. Возражая против такой оценки, Сатаров использовал удачное, на мой взгляд, сравнение, которое хотелось бы здесь привести. Консилиум врачей, собравшийся у постели умирающего больного, долго и безрезультатно обсуждает возможные методы его лечения, никак не приходя к общему выводу, и поэтому ничего не делает. И когда больной уже практически готов перейти в мир иной, группа молодых врачей предлагает сложнейшую хирургическую операцию. Все опускают руки и расступаются, на всякий случай говоря, что снимают с себя всякую ответственность за жизнь больного. В результате хирургического вмешательства больной оказывается спасен. У него, правда, наблюдаются тяжелые послеоперационные осложнения, но кризис позади. И тогда вновь начинаются дискуссии о том, правильно ли был поставлен диагноз, все ли анализы были собраны, хорошо ли был продезинфицирован инструмент, и даже раздаются голоса о том, что лучше было применить не скальпель, а массаж и припарки. И как-то забывается за всеми этими умными разговорами, что выбор был между надеждой на спасение и летальным исходом.

Пожалуй, ошибкой нашего правительства было то, что мы не объявили публично, в каком катастрофическом положении находится страна, не объяснили россиянам, до какого уровня развала экономики довели ее своей нерешительной и одновременно авантюрной политикой прежние руководители, почему без достаточно радикальных мер по переводу хозяйства на рыночные рельсы уже не обойтись.

Этому было несколько причин. Мы с глубоким уважением относились к Михаилу Сергеевичу Горбачеву, немало сделавшему для серьезной демократизации жизни в стране, хотя, безусловно, видели его ошибки и фатальное промедление с реформированием экономики и социальной сферы. Тем не менее, придя в правительство и осознав трагизм ситуации, мы неофициально договорились между собой, что критиковать предыдущую власть – это дурной тон. Кстати, и Ельцин, активно выступавший против Горбачева и жестко критиковавший его команду на этапе борьбы за власть, после ее обретения резко умерил свой критический пыл, возможно испытывая чувство вины за развал СССР. А еще у нас был фантастический дефицит времени. Даже работая по шестнадцать, а то и восемнадцать часов в сутки без выходных, мы испытывали этот дефицит из-за гигантского бремени свалившихся на нас проблем. Тут уж было не до публичных критических выступлений, разъяснений и дискуссий, хотя журналисты и называли наше правительство одним из самых открытых в истории страны.

Впрочем, был и еще один фактор проваленной пропагандистской работы. Приведя нас в правительство, Ельцин сразу сказал: даю вам карт-бланш на принятие решений в сфере экономики, но в политику вы ни ногой.

За пропаганду отвечал сподвижник Ельцина Михаил Полторанин. Через много лет из его интервью и книг выяснилось, что он был ярым противником реформ, хотя в нашем правительстве об этом не сказал ни слова. Да и противником Ельцина в целом. Не могу исключить, что эти тезисы – дань общей волне критики «проклятых 90-х», но работа по разъяснению стартовой базы и логики реформ была им провалена полностью.

4. Попытка жить по средствам

Объем работы, свалившейся на нас с первых же часов прихода к руководству экономикой, был поистине огромен. Ведь речь шла не просто об оперативном управлении гигантским хозяйством, а о спасении страны от экономической катастрофы. Нам было необходимо одновременно решить задачи ликвидации угрозы голода и хаоса, хотя бы минимального наполнения рынка товарами, восстановления хозяйственных связей, оздоровления финансов и бюджета, обеспечения цивилизованного «развода» с другими советскими республиками, неизбежность которого становилась все более очевидной, недопущения дальнейшего распада уже самой России, не говоря уже о множестве более мелких проблем.

Для решения каждой из этих задач нужно было реализовать комплекс сложнейших мер в условиях распавшейся государственной власти. Союзный центр был практически уже недееспособен. А российская власть не обладала многими ключевыми атрибутами государственности: собственной валютой, государственным банком, таможней, армией и другими. Даже государственная граница с объявившими себя независимыми бывшими советскими республиками была всего лишь административной. Это ведь были, за малым исключением, внутренние территории СССР, административная граница между которыми устанавливалась зачастую решениями местных исполкомов вплоть до сельсоветов. Ни о какой ее официальной демаркации в советское время, естественно, не могло быть и речи.

Нормативная база реформы

А наряду со всем этим мы должны были в максимально короткие сроки подготовить основные нормативные акты предстоящей экономической реформы, которые, с одной стороны, заложили бы глубинные основы рыночного хозяйства, а с другой – создали бы основу для решения задачи преодоления экономического развала страны. В процессе работы над этими заметками я просмотрел некоторые указы и правительственные постановления того времени и натолкнулся на один очень любопытный документ. Это постановление Правительства РСФСР от 19 ноября 1991 года. В нем утверждался перечень первоочередных нормативных актов, на базе которых должна была формироваться «правовая основа кардинальных экономических и социальных преобразований в РСФСР».

Время, отпущенное на такую недюжинную работу, было крайне ограниченным. Большинство правительственных актов и постановлений должно было быть готово не позднее 10 декабря 1991 года. Только на долю главных экономических и финансовых ведомств (фактически в основном на наше Министерство экономики и финансов) приходилась разработка (внимание!) сорока шести ответственнейших документов. Причем сорок три из них должны были быть готовы уже в течение трех недель.

Даже беглый рассказ о той титанической работе по подготовке первых нормативных