Криошок - Марат Александрович Чернов

– Сумасшедший, профессор, я – сумасшедший дайвер. Я прекрасный пловец, у меня была даже безумная идея – переплыть в одиночку океан, побить все возможные рекорды, может, даже войти в Книгу Гиннесса… Но, конечно, это нереал.

– Да уж, – буркнул в ответ профессор, будто погружённый в себя.

Они прошли в одно из центральных помещений, в котором стояли несколько стеллажей с заполненными чем-то мензурками и пробирками. У стены находился небольшой письменный стол и два стула по бокам, на столе – обесточенный персональный компьютер, раскрытая общая тетрадь в чёрной обложке, брошенный заточенный карандаш (возможно, Шахицкий пытался делать какие-то записи даже во время своего временного заключения в лаборатории, и лишь только одну эту тетрадь, свой научный дневник он не решился сжечь в «буржуйке» в момент паники). Фридман взял тетрадь и торопливо пролистал. Встав у него за спиной и заглянув через плечо, Шумилов заметил на страницах какие-то странные пугающие иллюстрации, как ему показалось, отображавшие человеческие органы и загадочные формулы. На одной из страниц он увидел схематическое изображение человеческого глаза и надпись: «Порой повреждение века приводит к частичной потере зрения. Удивительный Киреев!» На другой броскую неряшливую надпись, которую он едва смог разобрать: «Вот S. Вот S. Вот плоти срез!»

Фридман задумчиво покачал головой, напоминая человека, расшифровавшего древнеегипетские иероглифы, но не особенно удивившегося тому смыслу, который они в себе таили.

– Всё верно, – проговорил он еле слышно, видимо, ни к кому конкретно не обращаясь. – Они искали это и нашли…

С какой-то брезгливостью он бросил тетрадь обратно на стол, и повернулся к стеллажу. На одной из полок лежал небольшой серебристый металлический кейс с кодовым замком. Чуть ниже, на соседней полке стоял средних размеров алюминиевый крио-контейнер с яркой наклейкой «биохазард», но профессор удостоил его только беглым взглядом.

Он уверенно набрал шифр, крутанув колёсиками замка, открыл кейс и с воодушевлением посмотрел на ни о чём не догадывающегося Шумилова. Затем профессор вынул из кейса ампулу с бесцветным веществом, одноразовый шприц, склянку с семидесяти процентным спиртом и медицинский жгут.

– Я надеюсь, ты понял, Вячеслав, что я хочу сделать то, ради чего вас всех, собственно, сюда и пригласили. Деньги вам всем перевели, так что отказаться вы формально не имеете права. С той патогенной дрянью, которой занимался вольно или невольно Шахицкий, а это целиком и полностью, на его совести, – эта присадка не имеет ничего общего. Напротив, препарат должен помочь тебе выжить, пока мы будем идти во льдах на полюс. Это должно тебя согреть, как согревает приятный алкоголь. Уверяю, что он безопасен для жизни и, в общем, безвреден для здоровья… Конечно, если у тебя нет аллергии. Средство это не известно науке, его не существует в природе, естественно, за исключением отдельных компонентов, которые никогда не связаны вместе, и поэтому я не могу со стопроцентной уверенностью сказать, что побочные эффекты исключены. Я знаю только, что это не смертельно, не вызывает привыкания, не сказывается на потенции и…

– Простите, профессор, вы сейчас говорите об опытах на мышах? Видимо, они были успешны?

– На крысах. И скажу честно, ни одна из крыс не умерла, – улыбнулся Фридман. – А ты будешь первым человеком, кто испытает присадку на себе и получит удивительный дар – никогда не замерзать. Впрочем, лучше присядь пока за стол и успокойся, я бы хотел тебе кое о чём рассказать. А ты будешь слушать меня, как прилежный ученик на уроке, хорошо?

Вячек исполнил просьбу Фридмана, присев на стул, стоявший сбоку от стола, а Герман уселся перед ним, разложив на столе все предметы, изъятые из кейса, и положив фонарь так, чтобы луч света бил в сторону. Из-за этого их лица были почти полностью скрыты в темноте, в которой лишь слабо мерцали белки их глаз.

– Я был намного моложе, чем ты сейчас, – начал профессор, – когда узнал историю сэра Джона Франклина, возглавившего в 1845 году экспедицию на Северный полюс. Его трагическая судьба и крах всей экспедиции произвели на меня настолько неизгладимое впечатление, что я решил навсегда связать свою жизнь с порабощением этого сурового ледяного края и борьбой с тем лютым жестоким зверем, который зовется холодом, гипотермией, криошоком. Этот зверь унёс многие жизни, он коварен и опасен, но я посвятил исследованию его слабых сторон полжизни и могу сказать, что многого добился на этом поприще. Недавние события напомнили мне историю Франклина, в которой было много таинственного, шокирующего и неправдоподобного. В 19-м веке викторианская Англия пришла в ужас, узнав подробности мытарств команды этого известного всему свету мореплавателя, потерпевшего фиаско в самом конце жизни… Ты готов к длительному рассказу, Вячеслав, или ты уже замерзаешь? Я смотрю, ты весь дрожишь…

– Я бы охотно выслушал вас, профессор, если бы вы дали чего-нибудь согревающего, – проговорил Вячек, чувствуя, как его по рукам и ногам сковывает мороз, пробравшийся внутрь необогреваемого помещения, и выразительно посмотрел на склянку со спиртом.

– Согревающего, безусловно, – встрепенулся Фридман. – Будь добр, закатай рукав правой руки. Быстрее! А левой подержи пока фонарь. Я введу тебе содержимое этой ампулы, и ты быстро согреешься.

Шумилов сделал то, что просил у него учёный. Затянув резиновый жгут на плече Вячеслава, профессор велел ему поработать кулаком, затем наполнил шприц десятью миллилитрами бесцветного вещества из ампулы, обработал кожу ватным тампоном со спиртом и уверенно ввёл иглу в уплотнившуюся вену, после этого левой рукой развязал жгут и ввел сам препарат из шприца. Он сделал всё это с каким-то методичным автоматизмом, как робот. Затем, столь же быстро приложив на место укола новый тампон, извлёк иглу, положив на стоявший рядом металлический лоток почти пустой шприц, пристально посмотрел на Шумилова и спросил:

– Что чувствуешь?

– Пока ничего. Хотя… какое-то тепло вроде пошло по руке.

– Это нормально, – кивнул профессор. – Главное, ни о чём не волнуйся, ничего не бойся. Просто согни руку в локте, зажми тампон и посиди так спокойно несколько минут…

– Так вот, – продолжил он, снова отложив фонарь, свет которого стал к тому времени немного слабее, видимо, из-за того, что батарея на холоде начинала разряжаться. – В 1845 году два прекрасных больших корабля, оснащённых по последнему слову военно-морской техники, экипажи которых в целом насчитывали 129 человек, покинули берега Великобритании и отправились в направлении северной Канады. Корабли назывались «Эребус» и «Террор», что можно перевести на русский, как «Мрак» и «Ужас». У нас есть поговорка: как корабль назовёшь, так он и поплывет, и называть корабли подобными именами в наше время вряд ли придёт кому-либо в голову. Но в