Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты - Виктор Владимирович Пузанов

оборону в болотах, и "схватили варваров". Командир византийского подразделения, Александр, "устроив допрос… начал допытывать, откуда пленники родом. Но варвары, впав в предсмертное безумие, казалось, радовались мукам, как будто чужое тело испытывало страдания от бичей"[356]. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что в плен попал не один и не два человека, а судя по контексту — гораздо больше. Тем не менее, ни один не выдал врагу требуемые сведения.

Спустя некоторое время преемник Приска, Петр, совершил очередное вторжение в пределы славян. Разбив отряд Пирагаста, византийское войско заблудилось и погибло бы от жажды, "если бы какой-то захваченный варвар" не указал им путь к ближайшей реке. Однако там ромеи были атакованы и разбиты славянами[357].

Во время сбора и снаряжения Германом войска в Сардике "полчище склавинов, какого еще не бывало, вступило в ромейскую землю". "Какие-то ромеи", захватив нескольких пленных и, "связав (их), стали допытываться" о целях вторжения. Допрашиваемые "уверенно показали, что явились, дабы осадой захватить самое Фессалонику и окрестные города"[358].

Наконец, представляет интерес поведение ринхинского князя Первуда, взятого по приказу василевса под стражу. Один из царских толмачей договорился с ним о бегстве и укрыл в своем проастии. После того как Первуд был схвачен и допрошен, "он поведал, что убежал по совету и с согласия упомянутого толмача…". Василевс "приказал зарубить мечом… толмача вместе с женой и детьми", а Первуда велел посадить под стражу. Однако когда стало известно о том, что Первуд замыслил новый побег, его казнили[359].

Перед нами, по крайней мере на первый взгляд, совершенно разные модели поведения славян в ромейском плену. В первом случае, воины не только мужественно переносят пытки, но и издеваются над бессилием врага, тщетно пытающегося физической болью сломить их волю ("казалось, радовались мукам"). Тем самым они, несомненно, одержали важную победу над ромеями, показали превосходство своих богов, наделивших их силой и непоколебимой стойкостью и смелостью. Во втором "варвар" (скорее всего — славянин), фактически спас заблудившееся византийское войско от гибели, направив его к реке. В третьем случае пленные, судя по всему, "раскололись" без особого труда, рассказав о цели похода. Наконец, в последнем незадачливый беглец выдал своего сообщника на расправу. При этом были казнены и жена (от которой Первуд, кстати сказать, "тайно получал" пищу[360]), и дети помогавшего ему толмача. Кроме того, перед нами два случая относительно "массовых" (в плен попал не один воин[361]), позволяющих, в известной мере, выделить стереотипные черты поведения, и два — индивидуальных.

Спустя столетия невозможно с точностью восстановить события, тем более — проникнуть в сознание их участников. В этом плане всегда ощущаешь невольную неловкость и моральную ответственность за трактовку поведения того или иного исторического лица, давно почившего, и не имеющего возможность отстоять свою честь и достоинство. Поэтому, постараемся избежать модного сейчас жанра "исторического суда" и просто рассмотрим возможные варианты объяснения поведения наших далеких предков. Прежде всего, не будем отбрасывать варианта, при котором, естественно, степень физической и моральной стойкости у людей во все времена была разной. Даже в ту суровую воинственную и жестокую эпоху вынести изощренные пытки мог не каждый, даже из "варваров". С другой стороны, бросается в глаза различие не только в поведении пленных, но и в конкретной ситуации и характере требуемой от них информации. В первом случае византийская армия вторглась в пределы славян, которые, таким образом, защищали свои роды и семьи на собственной земле. Ответ на поставленный пленникам вопрос (откуда они родом?) грозил привести врага к родным очагам, смертью и пленом сородичей. За спиной воинов (а они таковыми остались и в плену) находились святилища, могилы предков и судьба рода и племени, наконец — им помогала сама родная земля.

В третьем эпизоде, славяне сами совершали вторжение в пределы империи и их спросили о цели похода. Как следует из текста, славяне не сомневались в своих силах, пока не узнали о пребывании в Сардике Германа[362]. Поэтому сказать противнику, которого не боялись, о цели своего вторжения и, напротив, выдать нападавшему врагу места обитания своего племени — не одно и то же. Может быть, в отдельных случаях они просто не считали нужным скрывать свои планы, чему немало есть примеров в истории (вспомним, хотя бы, знаменитое "иду на вы" русского князя Святослава). Возможно и другое объяснение, о котором скажем в свое время.

Во втором приведенном эпизоде пленный указывает ромеям путь к реке, а не к своей общине. При этом настораживает два момента. Во-первых, византийцы, как видно из текста, деморализованные свалившимися на них бедствиями и, в нарушение воинских инструкций[363], утолявшие жажду вином, смогли захватить одного из славян, отличавшихся, по всем известиям, уникальной способностью укрываться на местности, умением даже большим отрядом замаскироваться в лесу "словно какая-то забытая в листве виноградина"[364]. Во-вторых, "спаситель" вывел ромеев в аккурат на засаду, устроенную славянами. Византийцы были разгромлены, война в целом — проиграна, а Петр, брат императора — отстранен от командования[365].

Конечно, совпадения возможны. Однако если учесть вышесказанное, рельеф местности, отсутствие дорог и плотность населения того времени — их вероятность чрезвычайно мала. Поэтому имеются все основания допустить, что вышеназванный "варвар" не случайно оказался в руках ромеев и не случайно вывел их на славянскую засаду. Тем более что история знает немало подобных примеров у разных народов, в том числе и у славян. Например, во время венгерского вторжения 938 г. в Саксонию и подчиненные ей земли западных славян, один славянин завел врага "хитростью" в болотистую местность, где венгерское войско "из-за трудностей этого места, окруженное вооруженными отрядами, погибло…"[366].

Вполне возможно, что и славяне, давшие показания о целях похода могли по собственной воле оказаться в расположении неприятеля с целью его дезинформации или устрашения, посредством запугивания рассказами об огромных силах вторжения и о грандиозных целях оного.

В поведении Первуда проще всего увидеть либо малодушие и предательское отношение к людям, помогавшим ему бежать, предоставившим убежище и трапезу, либо — испорченность византийским влиянием, которое он, несомненно, на себе испытал. (Первуд "носил одежду ромеев и говорил" на их языке, неоднократно бывал, и даже, видимо, определенное время проживал в Фессалонике, где у него имелось немало друзей. Внешним обликом и повадками он так же мало отличался от византийцев, поскольку, обманув стражу, "как один из горожан" вышел из города[367]). Однако в малодушие вождя, пусть и испытавшего влияние "цивилизации", верится с трудом. Скорее