Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты - Виктор Владимирович Пузанов

произвел "страшное избиение". Не щадили ни женщин, ни детей. Остававшиеся в домах — "сжигались вместе с домами". "Было захвачено много блуждающих детей, ищущих своих матерей. Из них одних умерщвляли, жестоко разбивая о камни. Другие же, как бы для забавы подбрасываемые высоко и затем падающие вниз, принимались на подставленные копья и пронзались ими в воздухе"[388]. При этом византийский автор одобряет "величайшее озлобление" "римлян" "против мисимиян как за убийство Сотериха, так и за преступное злодейство по отношению к послам", в том числе оправдывает и жестокое избиение женщин, ставших "искупительной жертвой за преступное бесстыдство своих мужей". Вместе с тем, по его мнению, не следовало проявлять такую жестокость по отношению к детям, "которые… не являлись участниками злодейств их отцов…"[389].

Расправы и казни в Византии отличались особой изощренностью и жестокостью. Так, например, схваченного Христиана[390], союзника "архонта северов Славуна" по набегам на империю, вначале лишили рук и ног, потом врачи "разрезали его живым от лобка до груди, чтобы узнать устройство (тела) человека". В завершение всего "его предали огню"[391]. В конце VII в. Юстиниан II, после перехода на сторону арабов части войска, набранного им из переселенных славян, "перебил их (славян) остатки вместе с женами и детьми…"[392] и т. п.

Можно приводить примеры и в отношении других народов. Например, визиготы (везеготы), по словам Прокопия Кесарийского, "как с вражеской страной обошлись со всей Европой", показав себя "самыми жестокими из всех людей". Взятые города "они разрушили до такой степени, что… от них не осталось никакого следа… Попадавшихся им людей они всех убивали, равно и старых, и молодых, не щадя ни женщин, ни детей. Потому-то еще и доныне Италия так малолюдна"[393]. Вспомним также упоминавшееся массовое избиение булгар в Баварии с женами и детьми, которые пришли в качестве просящих защиты и крова, а не врагов. Да и более поздние времена не отличались гуманностью к врагам и побежденным (особенно когда речь шла о борьбе с инаковерными). Один из ярких примеров — кровавое крестоносное наступление в Прибалтике, приведшее к полному уничтожению ряда племен и т. п.

Однако в мотивах жестокости варваров и цивилизованных народов, видимо, имелись существенные отличия. Поступки первых, в глубинах сознания, диктовались инстинктом самосохранения кровнородственного коллектива в окружении чужих, а следовательно, враждебных сил. Поэтому противник уничтожался, ему стремились нанести как можно больший урон. Жестокость к врагу была естественной, обусловленной военной обстановкой. Поступали так потому, что так искони поступали с врагами. На много вперед варвары не заглядывали, не преследовали каких-то далеко идущих политических целей. По окончании боевых действий все ожесточение проходило. Например, после заключения мира с осажденными в Фессалонике горожанами, славяне безбоязненно подходили к стене, продавали пленных, вели обмен товарами, вступали в непринужденную беседу с бывшими врагами, обсуждая перипетии недавней осады. Жестокость, таким образом, была естественной, но не изощренной. Практицизм византийцев, когда пленника не просто казнили, а проводили одновременно медицинский опыт, варварам, и славянам в том числе, был чужд. Со стороны же византийцев, жестокость являлась средством достижения определенных политических целей, одним из средств осуществления внешней и внутренней политики. Она оправдывалась идеологией отношения к варварам и язычникам. Религиозная непримиримость с этой стороны была более сильной и заидеологизированной. Стоит ли говорить о том, что не менее изощренно византийцы предавали казни и своих сограждан[394] за те или иные преступления. Подобного отношения к соплеменникам варвары не знали.

* * *

Одним из способов достижения победы была деморализация врага посредством воздействия на психику устрашением. В ряду подобных средств стояло отмечавшееся выше жестокое обращение с жителями той территории, которая подверглась нападению. Применялись и другие способы воздействия на психику противника как накануне, так и в ходе военных действий. Славяне здесь опять же не изобретали чего-то нового. Подобная практика уходит своими корнями в седую древность и присуща всем народам.

К важным средствам запугивания врага относились боевые кличи. Видимо, иногда они одни могли обратить в бегство неприятеля, решив исход боя в пользу славян: "Если же и придется им отважиться при случае на сражение — писал о славянах Маврикий Стратег, — они с криком все вместе понемногу продвигаются вперед. И если неприятели поддаются их крику, стремительно нападают; если же нет, прекращают крик и, не стремясь испытать в рукопашной силу своих врагов, убегают в леса, имея там большое преимущество, поскольку умеют подобающим образом сражаться в теснинах"[395]. Однако подобная практика превалировала лишь на начальных этапах военного искусства славян и в определенных условиях. Либо Маврикий Стратег, хотя и был опытным полководцем, принял тактику заманивания врага, применяемую славянами, за неумение вести открытые сражения[396]. Не исключено, что уже в VI в. наметились серьезные различия в вооружении и тактике отдельных славянских племенных объединений. По ряду свидетельств, славяне, по крайней мере — некоторые племена, обладали достаточно совершенными приемами боя, и нередко византийские армии, несмотря на значительное численное превосходство, терпели от них поражение, либо не решались принять бой. Весьма показателен в этом плане неоднократно уже упоминавшийся поход середины VI в., когда двум славянским отрядам общей численностью не более трех тысяч копий, удалось разорить Иллирик и Фракию, разбить несколько византийских отрядов, взять штурмом приморский город Топир. К тому же славяне быстро учились у противника, перенимая отдельные виды вооружения и тактические приемы[397]. Не случайно Иоанн Эфесский, описывая события последней четверти VI в., может быть и не без доли преувеличения, заявлял, что славяне, не осмелившиеся ранее показаться из лесов и не знавшие другого оружия кроме двух-трех метательных копий[398], теперь, обогатившись и захватив много оружия, "выучились воевать лучше, чем ромеи"[399].

Однако приёмы устрашения, несомненно, сохранялись, дополняясь и совершенствуясь по мере развития военной организации. Интересные подробности на этот счет содержатся в "Чудесах св. Дмитрия Солунского". Приведем наиболее яркие, на наш взгляд, примеры. Так, во время одного из вторжений, в первый же день осады, славяне разожгли вокруг города огромный костер, окружив его своеобразной огненной рекой. "Потом при этом ужасном огне они издали единодушно крик, еще более страшный, чем пламя, о котором мы, ясно ощутившие (это) говорим, согласно пророку, что земля тряслась и небеса таяли"[400]. Оглушительный вопль, от которого "земля затряслась и стены зашатались", предшествовал началу штурма города и во время другой осады[401]. Подобной же цели, устрашить противника, помимо прочего, служили, по-видимому, и дерзкие речи славянских послов[402], и воинственные ответы вождей, и убийство послов противника