Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

Проблема фигуры поэта в фольклоре многогранна и к тому же во многом этнографична (см. главу 16). Она включает в себя изучение упоминания фамилии писателя в разнообразных устно-поэтических контекстах, ритуали-зации поведения человека, ношения народной одежды и употребления «мужской» военизированной атрибутики, владения типичными крестьянскими занятиями (среди которых пахота и косьба, игра на гармонии или балалайке, ловля рыбы и раков и т. д.), знания деревенских обычаев и обрядов, участия в ритуальных действах и празднествах сельской общины и многое другое. Причем исследование указанной проблемы необходимо проводить на биографическом материале, бытующем в народе в фольклорных жанрах (местные предания об исторических личностях) и в виде этнографических данных. [2060] Географическая широта бытования сведений у жителей самых разных местностей наглядно свидетельствует о процессе и степени фольклоризации образа поэта. И, безусловно, первым и главным аспектом введения в фольклор поэтического имени является обретение стихами этого автора статуса народной песни, включающей повсеместное распевание многочисленных вариантов текста.

Мировое значение писателя проявляется и в откликах его последователей, в использовании литераторами-потомками удачно найденных им образов и мотивов, в продолжении авторской тематики, в развитии оригинальной символики и продолжении философствований на заданные предшественником сюжеты. Многократность обращений к творчеству любимого автора, частое буквальное и скрытое цитирование его строк, аллюзии на его художественные образы – все это также свидетельствует о бережном сохранении сочинений писателя в памяти народа и его представителей из числа интеллигенции – носителей «кодифицированной» культуры.

Мифологизация имени Есенина. Поэт как типологическая модель

Имя Есенина было мифологизировано уже при жизни поэта. «Мифологизаторами» его творческой натуры стали деятели и представители трех ведущих направлений великой национальной культуры:

1) сам Есенин, создававший самобытную легенду о самом себе;

2) его современники, особенно друзья-литераторы и критики;

3) собственно русский народ.

Заняв подобающее своему таланту центральное место в русском фольклоре о культовых личностях и сакральных героях-первопредках, оказавшись по праву «прописанным» в мемориальной литературе, Есенин на полном основании вошел в мировую культуру как выразитель русского национального менталитета. Сама его личность стала ассоциироваться с определенным типом народного характера: ведь лирические сочинения их автора поистине раскрывали многогранный характер странника и забияки, кроткого инока и разгульного песнопевца, ссыльного каторжника и крестьянского радетеля и изливали многострадальную и широкую душу. Такой чести – быть возведенным в ранг национального фольклорного героя – удостаивались немногие. И если процессу фольклоризации подвергаются стихи многих поэтов, а авторы их утрачивают известность и с течением времени становятся анонимными сочинителями, то свои имена в фольклоре России сохранили немногие писатели. Пожалуй, их известно всего четверо: Барков (в песнях и анекдотических сказках), Пушкин [2061] (в гаданиях, поговорках и анекдотах), Есенин (в святочных «вызываниях духов» и гаданиях, необрядовых песнях, быличках и анекдотах) и Фурманов (в анекдотах о Чапаеве). Также еще при жизни Максима Горького появилась брошюра о его образе в анекдотах и карикатурах.

Фигура Есенина стала типологической моделью в устно-поэтическом творчестве, поскольку на сюжеты его стихов слагаются необрядовые песни, о его жизни сочиняются анекдоты, его поступки отражены в преданиях, его натура проявлена в быличках, его дух вызывается в «страшных гаданиях». И хотя возможности получения любым национальным писателем международного статуса в мировом фольклоре ограничены полем применения его родного языка и потому практически сведены на нет, тем не менее прошедшая в русском устно-поэтическом творчестве процесс фольклоризации художественная натура Есенина оказалась в едином ряду общемировых гениев.

С позиции мировой фольклористики творчество Есенина обладает универсальной архетипичностью и построено на исконных всеобщих первообразах. Причем архетипичность есенинских персонажей в большинстве случаев (хотя и не поголовно) дуалистична, а двойственность почти каждого героя высвечивает внутреннее противоречие его душевных порывов, однако изначально присуще ему и в этом смысле гармонично. У Есенина нет приглаженных позитивных персонажей, как это вошло в литературную практику при классицизме и спустя столетия продолжало существовать в произведениях некоторых литераторов-ремесленников.

У Есенина наиболее частотны архетипы двойника (в ипостасях ангела и черта), блудного сына и страдалицы-матери, босяка-странника и кроткого послушника, богоборца и защитника народа. Глубинная сущность оригинальной авторской поэтики восходит к разного рода реинкарнациям, метаморфозам и превращениям, к оборотничеству и героизации персонажей-перевертышей . Различные уровни постижения тайн мироздания всем человечеством и организация удобного мироустройства запечатлены поэтом в рыболовном и охотничьем, скотоводческом и сельскохозяйственном кодах, которые возникли на разных стадиях развития общемировой цивилизации. Неброская восточноевропейская природа, наблюдаемая Есениным на Среднерусской равнине, одухотворена в рамках древнего анимизма и пантеизма, населена стихийными духами, очеловечена до уровня антропоморфизма, заполнена языческими божествами и христианскими святыми.

Мировая литература как источник детских игр

Влияние мировой литературы на русский праздничный быт в ХХ столетии сказалось в устроении детских и подростковых игр, разыгрывающихся на протяжении целых десятилетий разными поколениями детей. Среди таких забав – игра в индейцев с боевой раскраской лица, изготовлением головного убора с перьями и метанием лассо по мотивам произведений об индейцах; развитие в 1990-е годы молодежного движения «русских индейцев» (с изучением индейского языка и перепиской на нем в Интернете, с обустройством вигвамов в лесах на летних сборах и с проведением индейской свадьбы [2062] ); показ в 2002 г. по Общественному российскому телевидению многосерийного игрового шоу «Последний герой» с племенными тотемами. [2063] В Германской Демократической Республике (канувшей в историю) в 1970-е годы детская игра в индейцев поддерживалась выпуском боевых фигурок и почтовых открыток с изображением битв с индейцами. Таким образом, игра в индейцев была поистине международным явлением. В основе игр в индейцев лежат тетралогия «Кожаный чулок» («Следопыт», «Последний из могикан», «Пионеры», «Прерия», в русском переводе опубликованы при жизни Есенина в 12-томном Собр. соч. в 1898 г.) и «Краснокожие» (в Собр. соч. 1901 г.) Фенимора Купера; «Всадник без головы», «Оцеола, вождь семинолов», «“Золотой браслет”, вождь индейцев», «Белый вождь», «Вождь гверильясов», «Тропа войны», «Охота за черепами», «Квартеронка», «Жизнь у индейцев» Майн Рида ( в русском переводе опубликованы в Собр. соч. в 30-ти и 10-ти томах в 1916 г.).

Вполне очевидно, что сочинения Есенина как поэта (для стихотворцев возможность порождать народные игры практически сведена к нулю) не оказали аналогичного воздействия на зарубежные народы при организации ими праздничных гуляний и зрелищного досуга. Однако не исключена вероятность участия Есенина в детстве в типологически подобных играх в солдатики, казаки-разбойники и др. В теоретической статье «Ключи Марии» (1918) и очерке «Железный Миргород» (1923) фигурирует произведение американского поэта о вожде индейцев («The song of Hiawatha», 1855), известное в России по переводу И. А. Бунина (1898) и хранившееся в личной библиотеке Есенина (см. перечень книг в ГМЗЕ). В разных контекстах многократно упомянут и охарактеризован национальный герой американских индейцев: «В чисто индивидуалистическом творчестве Эдгар По построил на нем свое “Эльдорадо”, Лонгфелло – “Песнь о Гайавате”…» (V, 206 – «Ключи Марии»; комм. V, 485–486); «Гайавату заразили сифилисом, опоили и загнали догнивать частью на болота Флориды, частью в снега Канады» и «Но и все же, если взглянуть на ту беспощадную мощь железобетона, на повисший между двумя городами Бруклинский мост, высота которого над землей равняется высоте 20-этажных домов, все же никому не будет жаль, что дикий Гайавата уже не охотится здесь за оленем», «Сейчас Гайавата – этнографический киноартист; он показывает в фильмах свои обычаи и свое дикое несложное искусство. Он все так же плавает в отгороженных водах на своих узеньких пирогах, а около Нью-Йорка стоят громады броненосцев…» (V, 167–168 – «Железный Миргород»; ср. редакцию V, 272; также комм. – V, 403).