Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

При жизни Есенина действовали отряды скаутов. Среди русских детей они встречались за рубежом – об этом движении писал парижский журнал «Зеленая палочка» (1921, № 2), акцентируя внимание на первопроходстве, соревновательности, идее первенства и открывании новых миров, на жажде путешествий и покорении пространства, на умении действовать в составе команды. А. Козловский в статье «Что такое скаутизм» писал:

Баден-Пауль подметил склонность детей собираться для игр в небольшие группы под предводительством либо старшего, либо самого бойкого из них (система «звеньев» в скаутизме), увлечение детей книгами с описанием приключений из жизни индейцев, трапперов, «скаутов», самая жизнь которых есть непрерывная борьба с природой, с опасностями и лишениями. Описания их подвигов и рыцарские поступки заставляют учащенно биться детские сердца, а детская фантазия переносит их жизнь в любую обстановку, создавая игры в «белых и индейцев», «русских и японцев», «разбойников» и т. п., – игры, нигде не записанные, но так увлекающие детей (с. 25).

«Двойная прописка» Есенина в русском фольклоре

Есенин получил «двойную прописку» в русском фольклоре. Во-первых, его стихотворения распеваются как песни и бытуют в разнообразных вариантах и вариациях – с видоизменением отдельных строк и присочинением целых куплетов, с контаминацией со стихами других поэтов. Во-вторых, само имя писателя вошло в народные песенные и прозаические тексты, создано нечто вроде «культа личности» в народной истории России.

С личностью Есенина в русском фольклоре и этнографии сопряжены праздничные забавы и повседневные игрища. В первую очередь – такие, как обрядовые кулачные бои (проводившиеся на Масленицу и другие праздники), бурсацкие «тёмные» (то есть проверка новичков на умение драться), сценки ряженых на Святки и свадьбы, распевание «потаенных» произведений специфического «мужского репертуара» в соответствующей компании и др.

Наиболее актуально в 1930-е годы для народа звучал «Ответ матери», записанный в 1930–1931 гг. от учащихся ФЗУ Электрозавода в Москве известной собирательницей и заведующей отделом фольклора Государственного литературного музея С. И. Минц. Уже в заглавии народной песни соединены два есенинских названия его стихотворений – «Письмо от матери» и «Ответ». Вот этот фольклорный текст:

Мой привет тебе, сыночек милый,

Не хочу я больше унывать,

Ведь пока еще хватает силы,

Век свой бабий буду доживать.

Ты живешь в столице, мой пригожий,

Полюбил, знать, шибко ты ее

И родных полей тебе дороже

Городское праздное житье.

Вот поэтому, мой черноглазый,

По тебе я часто слезы лью:

На вино, на буйные проказы

Ты растратил молодость свою.

Ты был нежный, с черными очами,

Кудри были, как под солнцем рожь,

А теперь с бессонными ночами

Ты тоску свою запоем пьешь.

Заблудился ты в дремучей чаще

И кричишь, как терзанный там зверь —

Неужели ты такой пропащий,

И не жаль головушки своей?

Ты опомнися, сыночек милый,

Брось ты это все теперь назад,

На вино, на буйные проказы

Даром молодость свою не трать. [2064]

Исполнителей песни не смущает, что Есенин был синеглазый, и они вводят обращение «мой черноглазый» и портретную характеристику «Ты был нежный, с черными очами»: возможно, они «примеривают» песню на себя или своего близкого, любимого, или изображают идеальный портрет тех лет – черные глаза контрастируют со светло-русыми волосами. От реального облика Есенина, совпадающего с извечно-фольклорным, сохранились золотистые волосы – «Кудри были, как под солнцем рожь». Цвет волос Есенина очень точно определил его современник – художник Ю. П. Анненков: «…волосы не были ни цвета “золотистого льна”, ни цвета “спелой ржи”, как любят выражаться другие: они были русые, это приближается к пригашенной бесцветности березовой стружки». [2065] В фольклорной традиции, особенно волшебно-сказочной, золотые кудри (как и вообще «золотые» характеристики человека) являются признаком его необычной, потусторонней природы и сакрального происхождения.

От пушкинского «шушуна» до квазиесенинского «чешуна»

В подборке «полевых» фольклорных записей песня «Ответ матери» помещена вслед за переложением есенинского стихотворения «Ты жива еще, моя старушка…», обозначенного в жанровом плане как «песня». Исполнявшие ее электрозаводцы, эти ставшие москвичами выходцы из разных мест и коренные столичные жители, уже не представляли некоторые изображенные в тексте локальные сельские реалии (например, шушун) и, забыв исконный авторский текст, ради рифмы подставляли неудачные словоформы: «В старомодном ветхом чешуне» (окказиональное производное от «чешуи» и от «чесать, чешу») и «Не буди того, что замечтали». [2066] Получился, естественно, менее выразительный и не совсем правильный текст, однако еще довольно близкий к есенинскому оригиналу.

Попутно заметим, что фигура работницы московского Электрозавода как носителя фольклора о Есенине типична. В качестве образца приведем краткую биографию В. Г. Власовой, 1934 г. р.: ее корни уходят в д. Панцирово Клепиковского р-на, где родился отец и затем учился в одно время с Есениным во второклассной учительской школе в с. Спас-Клепики, получил в дар Евангелие с подписями учителей, уехал в Москву на работу «мальчиком»; сама Валентина Григорьевна работала на Электрозаводе и жила в заводском доме, бережно хранит отцовское Евангелие и его рассказы о Есенине, каждое лето проводит в родной деревне, знает народные поверья и былички, приметы и поговорки (см. ниже).

В 105-ю годовщину со дня рождения С. А. Есенина жительница с. Константиново В. А. Дорожкина, 86 лет, поделилась своим впечатлением от прочтения стихотворения «Письмо матери» (1924): «Читала. Вот помню, как он говорил, что ты, моя старушка, часто ходишь на дорогу в своем ветхом старомодном шушуне. Это вон она счас, эта одёжка там в домике, одёжка такая, вот, чёрная, ну как вот жакетка, как жакетка. И вот она сейчас цела у меня, эта жакетка, и вот он ей пишеть. А она писала, значить: милый сынок там, как мне не нравится, что ты пошёл по этой участи. Лучше ты бы ходил бы за сохою, а я бы внучку качала бы ногою. А тогда люльки были, прицепка такая, и вот ногою качали. Ей было бы легше, чем он пошёл по этому». [2067] В. А. Дорожкина акцентирует внимание на смысловых фрагментах двух есенинских текстов – «Письмо матери» (1924) и «Письмо от матери» (1924):

Пишут мне, что ты, тая тревогу,

Загрустила шибко обо мне,

Что ты часто ходишь на дорогу

В старомодном ветхом шушуне (I, 179)

И

Мне страх не нравится,

Что ты поэт,

Что ты сдружился

С славою плохою.

Гораздо лучше б

С малых лет

Ходил ты в поле за сохою.

Стара я стала

И совсем плоха,

Но если б дома

Был ты изначала,

То у меня

Была б теперь сноха

И на ноге

Внучонка я качала (II, 126–127).

Этот пересказ важен для понимания того главного в содержании есенинских произведений, что находит отклик в душах односельчан поэта и вообще всех русских людей. Однако односельчане живее воспринимают эти стихотворения (особенно «Письмо матери»), так как понимают их целиком, дословно; и отраженные в них реалии крестьянского быта делают изображенную поэтом психологическую ситуацию родной и узнаваемой до тончайших нюансов.

Если воспоминание В. А. Дорожкиной свидетельствует об особенностях восприятия стихотворений Есенина на тему матери его односельчанами-современниками, то из воспоминания В. А. Иванова о реальной матери поэта (см. ниже) следует еще более важное обстоятельство – а именно: лирик воплотил действительные жизненные чаяния Т. Ф. Есениной в художественную форму, придал им статус широкого обобщения. В. А. Иванов, главный режиссер Рязанского театра юного зрителя в конце 1930-х гг. <и начале 1940-х?> записал в своем творческом дневнике:

А ведь я помню его мать. В Рязанской больнице умирала наша молодая актриса Магнышева. Против нее на койке сидела маленькая старушка, уютная, но сердитая – Есенина. У ее было что-то неважное с сердцем. Я говорил с нею о сыне. Старушка не плакала, вспоминая о Сереже, а горько сердилась. – «Пил много, спутался с городскими, а потом придумал песни писать, нет, чтобы делом заняться… Женился бы, парень башковитый был. Могли и в председатели выбрать. То-то жизнь была бы…» Старушка сидела на койке, завернувшись в белый больничный халат и явно обижалась на своего непутевого сына, который принес ей много горя и мало радости…

Это было весной 1941 года. Тогда рязанцы трусливо боялись сознаться, что они земляки Есенина, ибо его объявили «кулацким поэтом». <…> Когда я сказал старушке, что очень люблю ее сына и благодарю ее за него, а расставаясь, поцеловал ее сухую руку, старушка смахнула непрошеную слезу и пробормотала: «Жил бы со мною, женился, внуков бы нянчила». [2068]