Романески - Ален Роб-Грийе

которым следует название продукта, данное по месту производства, выполненное красными, более мелкими буковками. В самом низу картинки значится: „А.Р. Грийе, владелец“. Чтобы заставить знатока вин позабавиться вместе со мной, я поворачиваю тяжелый цилиндр из зеленого стекла этой стороной к одному из спутников, сопровождающих меня в путешествии, П.Р., выдающемуся специалисту по XVIII веку, особенно в области погружения в различные пучины и бездныП12 (при наличии переворачивающихся мостов или при отсутствии оных), что сидит почти на противоположном конце стола, справа от меня. Сделав это движение, я замечаю на другой стороне бутылки, так сказать, на „спине“, второй белый прямоугольник меньшего размера, на котором рисунок выполнен в черном цвете, и запечатлена на нем схематичная карта виноградников, разбитых на косогорах, на правых, то есть на южных берегах Гаронны, Дордони и Жиронды.

Мы пьем вино, но маленькими глоточками, подолгу удерживая благодатную влагу во рту, с чувством, с толком, с расстановкой, сосредоточенно и серьезно, очарованные благородством окружающей обстановки и строгостью этикета всей церемонии. Вновь повернув бутылку этикеткой к себе, я еще раз медленно, странно медленно из-за отдаленности, опять проникаю в этот мир, наполненный сиянием ослепительного солнца, жужжанием насекомых, головокружительными ароматами, слишком сильными и потому пьянящими; я опять попадаю на полосу недавно обработанной земли между двумя рядами состарившихся виноградных лоз, откуда торчат многочисленные нежные зеленые побеги, которые вскоре уже будут нести на себе гроздья следующего урожая; я вновь иду к двойной лестнице с пятнами лишайника на ступенях, к широкому крыльцу с массивной, тяжеловесной балюстрадой и к четырем старинным, сооруженным в незапамятные времена белокаменным колоннам, стоящим у входа в сей храм, изобилующий многочисленными залами и покоями, где можно предаваться восторгу опьянения, тайных наслаждений и вожделения.

Девушка, сейчас совсем юная на вид, погрузилась в мечты. Она немного скучает или тоскует. Создается впечатление, что у нее, сидящей на диване цвета морской волны, неясная, смутная греза ни о чем, греза беспредметная постепенно образует в голове провал, пустоту, и эта пустота медленно затягивает, всасывает в себя ее оцепеневшее, онемевшее тело. Девушка смотрит прямо перед собой, на стоящий на стеклянном столике флакон с драгоценной жидкостью. Из-за тусклого света, из-за недостаточного освещения в эти предвечерние послеполуденные часы изображение перевернутого флакона на стеклянной поверхности столика — то есть отражение того же флакона, но только в перевернутом виде — кажется гораздо более четким и блестящим, чем сам отраженный предмет, как будто настоящий флакон утратил свою реальность, свое присутствие в пользу собственного отражения, находящегося на гладкой горизонтальной поверхности, за зеркалом, превратившимся в жидкую гладь.

Внезапно ее словно озаряет шаловливая, совсем детская мысль: сейчас она возьмет и откроет отраженный флакон. А так как он перевернут вверх дном, стоит горлышком вниз, то, как только она вытащит черную пробку (которую из-за ее формы, стилизованного цветка нарцисса, можно было бы принять за обратное отражение изделия из хрусталя, но только в виде фотографического негатива), духи Преисподней польются и наполнят своим ароматом все отражение зеленой гостиной.

Она протягивает руку и видит, как в воде отражается движение ее собственной руки, тонкой, нервной, чуть расслабленной; вот рука, похоже, останавливается, замирает в сомнении на краю пропасти. Но вскоре тонкие длинные пальцы, действующие под влиянием слишком сильного искушения, сами собой отвинчивают черный лакированный колпачок. Внезапно до ее слуха доносится журчание ручья. Охваченная тревогой, девушка вскидывает голову, прислушивается. Уж не оставила ли она открытым кран, после того как приняла ванну? Прямо перед ней стена гостиной вдруг утрачивает четкие очертания, затуманивается. Там что-то движется, словно от дуновения горячего ветра. Она неторопливо поднимается с дивана и приближается к стене, чтобы прикоснуться к внушающему подозрения месту.

Но вместо обоев с изображением изящных, даже несколько вычурных побегов дальневосточного бамбука ее руки натыкаются на по-настоящему жесткие и крепкие стебли растений, которые она и раздвигает без особого труда. По другую сторону бывшей стены, около шалаша, используемого для засады, на берегу рукава заболоченной реки, совершенно неподвижно застыл охотник. Его лицо отливает бронзой, а взгляд его голубых глаз устремлен в том направлении, где вот-вот должна появиться дичь, идущая на водопой на закате дня. Указательный палец охотника уже лежит на спусковом крючке тяжелого ружья, чье дуло пока еще опущено и смотрит в землю.

Но вместо пантеры, которую он подстерегал, охотник видит молодую женщину в светлом легком платье; вид у девушки такой, будто она только что проснулась или вышла из роскошной и невероятной здесь, в этих условиях, ванной комнаты. Внезапно появившись в зарослях бамбука, она стоит и спокойно смотрит на него. Глаза у нее прозрачные и зеленоватые, цвета воды. Легкая ткань ее трепещущего одеяния, похожего на ночную рубашку, приобретает там, среди шелестящих под ветром узких вытянутых листьев точно такой же бледно-зеленоватый оттенок. Пожалуй, можно даже опасаться, как бы это видение не превратилось вновь в лесную лиану, которой она и была прежде.

Одновременно мужчина вдруг осознает, что его обволакивает причудливый, неведомый аромат, свежий, новый, тоже как бы „зеленый“, сильный, но нестойкий, летучий, словно запах незнакомого цветка, внезапно раскрывшегося на опушке леса. Дуло ружья, инстинктивно наполовину поднятое, медленно опускается. Отлитое из бронзы лицо смягчается, и губы трогает первый намек на улыбку.

Мужчина щурит глаза, потерянно вглядываясь в сине-зеленоватые глубины зеркала, расположенного прямо перед ним, над полкой из светлого мрамора в ванной комнате. На полке стоит флакон с драгоценной жидкостью, который она оставила как одновременно материальный и нематериальный знак своего присутствия, недавнего и скорого, покинув его, как она время от времени поступает по своему обыкновению, вдруг и непредвиденно, чтобы вернуться на свой остров, зеленый и таинственный, к плотоядным цветам с хищными венчиками, жестоким птицам и величественным, возбуждающим пантерам, при виде которых хмель ударяет в голову.

Итак, уж не находился ли этот остров в Эдеме? Быть может, то был один из островов архипелага Фиджи? Если только это не Прален на Сейшелах, где растет бесстыдная кокосовая сейшельская пальма, которая, кстати, не относится к роду собственно кокосовых, но отличается огромным орехом, своей округлой формой, с одной стороны, напоминающим мясистый упитанный зад с хорошо очерченными выпуклыми ягодицами, разделенными посредине ложбинкой, в то время как с противоположной стороны взору зрителя открывается, словно навязчивое видение, треугольник с разрезом внизу: женский лобок, изящно очерченный между ног.

Мы с Катрин отправились открывать для себя эти легендарные плоды в компании с Анатолем Доманом, самым благородным из друзей (однако почему-то в качестве продюсера избравшего своей эмблемой ночную хищную