Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

Михаил Зарубин

Илимская Атлантида. Собрание сочинений

Том первый

Избранные повести

«Дать жизни вздох…»

Вот чем певец лишь избранный владеет,

Вот в чем его и признак и венец!

Сколько нужно времени, чтобы узнать человека, – «пуд соли съесть»? А сколько времени, чтобы проникнуться текстом и замыслом автора, почувствовать и понять его «новое слово», свое, неповторимое и одновременно созвучное неосознанно чаемым смыслам, живущим в душе читателя? Дыхание жизни – вдруг, сразу – вот оно, чудо художественного дара писателя.

«От избытка сердца говорят уста» (Мф., 12:34). От избытка творческих сил пишет человек. Воздух прозы Михаила Константиновича Зарубина – воздух полета души, взыскующей правды бытия, пронзительно ощущающей его трагизм и излучающей тепло добра, целительную, мироприемлющую любовь. Это пение одухотворенного сердца, сумевшего переплавить страдание («Всё болит у древа жизни людской») в свет. Это мироощущение нашего современника, открытого вечной координате жизни, нетленной в сиюминутно изменчивой реальности.

М. К. Зарубин – не только автор 16-ти книг, написанных в разных жанрах, отмеченных престижными премиями, член Союза писателей, он Заслуженный строитель Российской Федерации, руководитель крупнейшего строительного треста Санкт-Петербурга ЗАО «47 ТРЕСТ». Но в строительстве-созидании русской культуры главным для него является слово, служащее преодолению энтропии жизни, благодаря выявлению ее основополагающих, исконных смыслов, их многокрасочной, животрепещущей «симфонии», слово как ключевая сила «духовной брани».

Михаил Константинович Зарубин заслуженно удостоен звания действительного члена Академии Российской словесности. Удостоверение было вручено писателю 10 июля 2019 г., в знаменательный для русской истории день – 340-летия победы в Полтавском сражении, день памяти великого старца преподобного Амвросия Оптинского. Эти даты сошлись не случайно: наш герой своим творчеством и всей жизнью служит духовной истине и укреплению мощи России. В этом легко убедится благодарный читатель, взяв в руки собрание сочинений М. К. Зарубина.

Избранные произведения, составившие трехтомник, – настоящая русская проза, которой присуще глубинное чувство Родины, ответственность в заботе о ней, трепетная чуткость к красоте окружающего мира, сердечный резонанс душевному содержанию дорогих людей. Смысловая ткань сочинений М. К. Зарубина родственна традиции близкого сердцу автора земляка, лично знакомого с юности человека – Валентина Григорьевича Распутина.

Рассказы, повести и публицистика М. К. Зарубина – словно река, питающаяся из единого истока, символом которого стал Илим, водный путь в Иркутской области, родине писателя. Место, где родился автор, десятилетия тому назад было глубоко залито водой, сделавшись для него священным Градом Китежем.

Писатель говорит: «…моя малая родина – весь Илимский край, куда вмещается моя жизнь со всеми ее связями, поездками, лесами и полями, птицами и зверьем, ягодами и грибами, горестями и радостями, которые трудно пережить в одиночку. Да, все это, от горизонта до горизонта – моя малая родина – великое четырехмерное пространство, которое умещается в моем сердце». Появившись на свет в Восточной Сибири, Михаил Константинович волею судьбы на многие годы оказался связанным с Ленинградом-Петербургом, восприняв город всем своим существом. Мощная дуга Иркутск—Петербург словно радуга над бескрайними русскими просторами в творчестве писателя. Россия – в его сердце, в живом созидающем слове.

Долгая дорога к маме

Повесть

Благодатное утреннее июньское солнце быстро растопило ночную прохладу. Поднимаясь выше и выше по небосклону, оно согрело воду в реке, радужно расцветило песчинки в дорожной пыли, раскрасило теплыми акварельными красками лепестки цветков, поворачивающих ему навстречу свои горделивые головки, покачивающиеся в волнах пронизанного светом ветра. Несвязные ноты птичьего чириканья, прерывно доносящегося с разных сторон, постепенно распределились по высоте, выстроились в гармоничный музыкальный ряд, и слитный многоголосный птичий хор счастливо грянул оду новому дню. Эта неповторимая музыка становилась все громче, полнозвучная она разливалась над просветленными полями, над встрепенувшейся тайгой. Казалось, ликующая мелодия устремилась к высшей точке лазоревого, расшитого как парча золотыми нитями солнечных лучей небесного купола, бережно обнимающего пробуждающийся мир.

Жизнь прожить

В доме Анны Карнауховой все проснулись рано, кроме четырнадцатилетнего Мишки, который ночевал на сеновале.

Сама Анна уже и не помнила, когда нормально отдыхала. Сильнейшие боли не давали покоя ни днем, ни ночью. Иногда, в промежутках между приступами, ей удавалось забыться, но это случалось все реже и реже. Она, еще не старая женщина, жила вдвоем с сыном, муж прошедший всю войну, израненный, живого места на теле не было, пришел с фронта и умер буквально через год, простыл на Ангаре и сил выжить не хватило, дочери вышли замуж и разлетелись из дома, счастливые, даже не от замужества, а от возможности освободиться от «колхозного крепостного права» и получить в сельсовете паспорт, который многие деревенские жители никогда не видели.

Не сказать, что от наличия паспорта им стало жить лучше. Заметных перемен в жизни не произошло. Те же работа и домашнее хозяйство, но уже вдали от родительского дома. Хотя сейчас они стали приезжать чаще.

Деревня Погодаева стояла на берегу Илима. Сорок домов вытянулись цепочкой вдоль реки, и только два или три стояли на отшибе. У Карнауховых собственного отдельного дома не было, ютились в прирубе[1] к добротному дому Харитины Перетолчиной. Но Мишку это не огорчало. Он любил свое жилище, находящееся на краю деревни. Летом прямо из окон мальчик любовался неоглядным полем поспевающей пшеницы, млеющим на щедром сибирском солнце. От малейшего дуновения оно покрывалось рябью и становилось похожим на перламутровое море. В своей недолгой четырнадцатилетней жизни Мишка, единственный из деревенских ребят, видел настоящее море: его, как лучшего ученика в районе, в прошлом году посылали в «Артек» на Черное море.

Зимой он прямо со двора убегал на лыжах к Кулиге. Лыжню делал прямой, без изгибов и крутых поворотов, и почти каждый день нарезал по ней с десяток километров, тренируя тело и воспитывая волю. Мальчишка знал окрестности своей деревни на много верст вокруг. Знал, где водятся грузди и рыжики, где растет крупная и сладкая, как мед, малина. Ведал, куда и вовсе соваться не следует – можно встретиться с «хозяином тайги», и не факт, что сумеешь от него убежать.

Особенно он любил речку. Илим, веками бежавший к Ангаре, делавший столько поворотов, петель, зигзагов, что невозможно сосчитать, перед Погодаевой словно остепенялся, выравнивался, становился широким и полноводным, но сразу за деревней, ударившись в лоб Красного Яра, поворачивал почти на девяносто градусов и дальше продолжал петлять.

– Мила! – позвала Анна дочь.

– Что, мама?

– Разбуди Мишаню, пора.

Но Мишка уже входил в дом, успев поплескаться под умывальником во дворе.

– Здравствуйте всем, – степенно сказал мальчик сестрам и матери, которую те уже привели в порядок: умыли, причесали, надели новую кофту и, усадив на кровати, пододвинули к ней стол, где стоял нехитрый деревенский завтрак.

Мать таяла на глазах. Дочери приехали, чтобы ухаживать за ней, и, как говорили в деревне, «проводить по-людски». Чем-то страшным, необратимым веяло от