Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От Иркутска до Железногорска-Илимского самолеты нынче не летают: не стало малой авиации. Видимо, тоже тому рынок причиной. Все самолеты и аэропорты уничтожены, они не нужны бедным людям в бедной стране. Осталась железная дорога, слава Богу, в металлолом ее пока не сдали. Да еще автодорога, что была пробита среди тайги нашими предками. Как ни крути, чтобы добраться до Красного Яра нужно преодолеть семь тысяч километров. В один конец.
Сестра Мила из родных мест никуда не уезжала. Когда пришел потоп, она перебралась в Новую Игирму, за сто километров от Погодаевой. Мила сумела перезахоронить мамины останки. Кладбище по распоряжению каких-то безумцев устроили на вершине Красного яра, хорошо понимая, что добраться до него можно лишь двумя путями: на вертолете или на катере. И тот и другой путь для простого народа дорог и труден. Сердце замирает от отчаяния, как подумаешь, что среди бескрайней водной глади, на величественном Красном Яру вынужденно пристроилось сиротливое кладбище его односельчан. Их родственники наведывались сюда по великим праздникам: когда сил не было терпеть разлуку и душа просила пообщаться с родным человеком.
А прежде эта вершина Красного Яра была самым любимым местом сельских жителей. Отсюда можно было увидеть далекий мир, простирающийся на десятки километров окрест, поговорить со знакомыми земляками, родственниками, выпить стопку-другую, спеть песню. Но не звучат нынче песни, место это – место скорби, нелепый памятник человеческой глупости и бездуховности.
Михаил был у сестры только один раз, в марте восемьдесят девятого. Но тогда из-за непогоды и большого количества снега ему не удалось побывать на могиле матери. В тот приезд все отталкивало его, все было чужим, неприветливым, неузнаваемым. Да и о чем говорить: расчистили делянку в тайге, поставили дома, свезли людей с затопленных деревень и сказали, – это будет ваша родина, любите ее. Возможно, для тех, кто здесь появился на свет, это и станет малой родиной, но как быть с теми, кто еще жив и хорошо помнит «Илимскую Атлантиду»?
Семь тысяч километров остались позади. Михаил добрался до поселка Брусничное. Теперь – по воде. Он стоял на берегу в ожидании катера и смотрел на реку. Вдали виднелись знакомые очертания Красного Яра. Одиннадцать километров отделяли от него. Но Михаилу казалось, что гораздо больше. Неумолимо в понятие пространства-расстояния встраивалась координата времени. А по его параметрам выходили совершенно другие расчеты. И не в теперешнем красивом поселке, который построили уже без него, сейчас находился Михаил, заслуженно титулованный русский строитель, четырежды дед, дважды отец, глава дружной счастливой семьи, а в той, своей далекой прошлой детской счастливой жизни.
От деревни до Кулиги было три километра, до Малой речки – четыре, значит, сейчас он ближе к Россохе. Он ведь часто бывал здесь! Ходил за грибами и ягодами. Но где знакомые ориентиры? Справа – Качинская сопка, она вечная, ей никакая вода не страшна, но если и она уйдет под воду, Сибири не будет.
Катер тяжело преодолевал волны, в свое время на Илиме их называли валами. Михаил крепко держался за поручень, даже пальцы занемели. Вспомнилось, как когда-то мальчишкой, переплывая на лодке Илим, он смотрел на воду, в которой отражались облака, и казалось, что суденышко плывет не по воде, а по облакам, по небу, в самую его глубину. По каким-то только ему, когда-то очень наблюдательному мальчишке, известным приметам и ориентирам и теперь легко узнавались прежние места, даже те, которые оказались под непроницаемой толщей воды.
Вот знакомый распадок. Весной они пилили здесь сухостой на дрова и везли домой. Вот Малая речка, здесь он пас коров, рыбачил, мечтая о дальних краях. От Малой речки рукой подать до большого погодаевского поля. Он часто вспоминал колосящиеся рожь и пшеницу, а посредине – большой зеленый луг, где они с мамой заготавливали сено для своей коровы Зорьки. Он с косой идет впереди, корова послушно следует за ним. Жужжит «литовка», эти звуки ликованием наполняют его душу: наконец-то он помощник! Недолгая передышка, и Мишка, как взрослый мужик, протирает лезвие травой и профессионально, легкими небрежными движениями точильного камня поправляет косу. И вновь жужжит коса, и вновь поет душа…
А вот здесь, возможно, их огород. Он посмотрел на воду, ничего не видно. Все скрыто темной водной толщей. Грустно, печально, жалко той давней детской жизни, когда тебя любили, и ты любил, когда и хлеб был вкуснее, и чай слаще, а впереди ждала – долгая-долгая счастливая жизнь…
Вот и Красный Яр. Нет уже здесь праздничной поляны, все заросло молодым лесом. Чуть заметная тропинка ведет к кладбищу. Михаил медленно пошел по ней, все вокруг было незнакомо. Но мысль, что он находится на Красном Яру, волновала и заставляла учащенно биться сердце. В просветах между соснами виднелась густая синь воды, возмущаемая белыми барашками волн. Небо – чистейшей воды аквамарин. Больные легкие Михаила от воздуха, источаемого этим целебным небом, от благодатного хвойного аромата расправились, дыхание окрепло, закружилась голова. Путешественник присел на поваленное дерево, оно было теплым.
Мамину могилку Михаил увидел во втором ряду от центральной дорожки. Встал на колени, обнял холмик, прижался к нему.
– Здравствуй, мама.
– Здравствуй, сынок, – голос у матери был тихий, еле слышный. – Я знала, что ты придешь.
– Прости меня, мама.
– За что?
– Я очень долго у тебя не был. Все собирался, но дела не отпускали.
– Ну, ты же здесь! Я молила Господа о нашей встрече, и Он привел тебя ко мне.
– Да, мама, твою просьбу мне передал случайно встреченный на Валааме монах.
– Как ты живешь, сынок?
– Живу, как многие. У меня хорошая жена, двое детей, внуки. Я им рассказываю о тебе, о нашей деревне. А ты как живешь?
– Скучно здесь, Миша. Очень редко здесь бывают люди.
– А зачем они тебе?
– А как же, сынок, с людьми-то веселее… Ты береги себя, Мишаня, не простудись. Одет ты уж больно легко, не по погоде…
Он еще долго лежал на могиле матери, поглаживая ладонью земляной холмик, словно ее родную голову. Потом встал, подошел к краю обрыва, уцепился за тонкую молодую сосну и, наклонившись над обрывом, долго смотрел на то место, где была его деревня: пристально, до рези в глазах, словно хотел навсегда запомнить и унести с собой то, что было ему дороже всего на свете.
В середине октября Михаил получил письмо от сестры Милы.
«Здравствуй, мой дорогой Мишенька. Какое счастье, что мы побывали на могилке у мамы в конце августа. Буквально после нашей поездки погода стала
