Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

Неправдоподобная, пародийная, игровая ситуация «Заговора дураков» А. Б. Мариенгофа многократно подчеркнута терминологически, с раздачей бурлескных «условных масок»: « Придворных дураков – комедиантов. <…> Ты арлекин… ты пантолоне… коломбина… ». [1904] Именно в устах «дураков» и «дур» звучат пародийные сентенции, составляющие основное философское содержание пьесы. Императрица Анна Ивановна оценила великую роль юмора: « Капканы шуток расставляли дураки // И хищник гиб». [1905] В пьесе сымитирована импровизационность сценического действия, которое сродни балагурству «балаганных дедов» на сельской или городской праздничной ярмарке: «Вот эти два стола заменят нам подмостки … // Кровь и сажа – прекрасный грим … // Сюда плащи… чудеснейшая декорация ». [1906] С народным обрядовым ряженьем со сменой пола и возраста, когда на Святки или второй день свадьбы молодые мужчины традиционно рядились горбатыми старухами в лохмотьях, а женщины – бородатыми стариками с клюкой, соотносится травестийная фигура – первоначально в пьесе это «Граф Остерман, кабинет-министр иностранных дел», а потом – «девица Остерман». [1907] Аналогично в роли ряженого выступает «Ушаков, правитель канцелярией тайных розыскных дел», [1908] который хватает дураков на месте преступления, переодевшись императрицей Анной Ивановной в ее спальне, но в кольчуге под одеждой. В исторической реальности Андрей Иванович Остерман (1686–1747) – уроженец Вестфалии, на русской службе с 1703 г., российский дипломат и фактический руководитель внутренней и внешней политики при императрице Анне Ивановне, Член Верховного тайного совета, граф с 1730 г., сослан Елизаветой Петровной в Берёзов в 1741 г. [1909]

Имажинизм как «поэтическое ряженье»

Особенности имажинизма как литературной школы позволяют рассматривать его в ракурсе своеобразного «поэтического ряженья». По мнению И. Г. Эренбурга, «неправильно было бы думать, что Есенин обманывал или, если угодно, мистифицировал других; часто он разыгрывал самого себя; различные чувства, обуревавшие его, требовали формы, и тогда он уступал себе: из тоски делал программу, из душевного смятения – литературную школу». [1910]

Ритуализация анализируемого рисунка отвечала общей идее литературной игры и создания собственной маскарадно-шутовской биографии. Известен псевдоним В. Г. Шершеневича – Георгий Гаер [1911] (то есть шут). О его литературной манере писал критик В. Л. Львов-Рогачевский: «…где непосредственное творчество подменено фокусничеством, хитрой механикой выкрутасов и вывертов, там мы узнаем гаерское лицо…». [1912] В. Г. Шершеневич намеренно надевал шутовскую маску и заявлял об этом устами лирического героя: «Жил, мол, эдакий комик святой » («Сердце частушка молитв», 1918) и « Бесшабашный шут » («Слезы кулак зажать», 1919); утверждал – «Нам, поэтам, сутенерам событий, красоты лабазникам, // Профессиональным проказникам , // Живется дни и года // Хоть куда!» («Принцип мещанской концепции», 1918); призывал – «Давайте устроимте в каждой строчке // Кооперативы веселья » («Кооперативы веселья», 1919); видел « Дурацкий колпак – небосклон» («Ангел катастроф», 1921). [1913] В воспоминаниях «Великолепный очевидец» (1934–1936) В. Г. Шершеневич пояснял (речь идет еще о преды-мажинистском периоде): «Мы с первых дней поняли, что слушатель не будет слушать серьезного доклада. Истину можно преподносить только в шутовском окружении . Я стал шутить и острить. От этой привычки я не могу отделаться и теперь». [1914] Говоря о новой литературной школе, В. Г. Шершеневич изъяснялся подобным шутливым образом, обряжая в клоунаду серьезные философские посылы: «Возвещая внешне правильные поэтические лозунги, имажинисты на каждом шагу оказывались в положении клоуна, который “ все делает наоборот ”». [1915]

А. Б. Мариенгоф характеризовал друга: « Жонглирует словами Шершеневич, // И чудится, что меркнут канделябровые свечи, // Когда взвивается ракетой парадокс » («Друзья», 1921). [1916] По другому поводу А. Б. Мариенгоф дважды вариативно цитировал фразу из арии Канио из оперы Р. Леонкавалло «Паяцы» в поэме «Магдалина» (1919): « Смееее-й-ся, па-яяц? » – и объяснил – «Поэт, Магдалина, с паяцем // Двоюродные братья: тому и другому философия // С прочим – мятные пряники!» и «Новым молюсь глазам, шут ». [1917] Рюрик Ивнев мотивировал свой выход из группы в 1919 г., «не согласный с тогдашней практикой имажинистов, выражавшейся в их выступлениях, которые носили балаганный характер». [1918]

Но и эстетическую сущность имажинизма его основатели и теоретики понимали в духе «смеховой культуры». В. Г. Шершеневич в «2×2=5. Листы имажинизма» (1920) подводил «философское обоснование» новоявленной литературной школе: «Имажинизм есть крестовый поход в Иерусалим Радости, “где в гробе господнем дремлет смех”. <…> Имажинизм таит в себе зарождение… общечеловеческого идеализма арлекинадного порядка». [1919] Для анализа схематичного рисунка с могилкой в суждении В. Г. Шершеневича важно наложение идеи мистерии смеха на погребальную символику.

Стремление имажинистов, и особенно Есенина, ритуализировать обыденную жизнь, придать обрядовый характер повседневным событиям подметил Рюрик Ивнев: «…он ужасно любил всякие ритуалы: ему нравились переговоры, совещанья, попросту говоря, все это его забавляло…». [1920] Обрядовость имажинизма отчасти заключалась и в разнообразных приемах саморекламирования, которые также были замкнуты на литературную игру. Всеволод Иванов вспоминал о Есенине: «…он тогда исповедовал ту же самую религию “рекламизма”», которая являлась для него «баловством, шуткой, производила впечатление необоримого веселья»; поэт заявлял – «Я пишу для того, чтобы людям веселее жилось, поэтому я хочу обратить на себя внимание». [1921]

И. В. Павлова указывает: «…пародийность имажинистской поэзии как одна из ведущих форм иронического осмысления действительности. Пародия обнаруживает свою двойственную натуру: обращение к традиции предшественников оборачивается развенчанием ее ценности. // Идея освобождения искусства от всевозможных канонов и догм теоретически верно связывалась имажинистами со смеховым, карнавальным началом, позволяющим воспроизводить целостность при раздробленности и смешении составляющих ее частей». [1922]

Создание группы имажинистов было обусловлено и молодостью участников, созидательным задором юности: в 1919 г. Шершеневичу было 26 лет, Кусикову – 25, Есенину – 23, Мариенгофу – 21 год. Новых сотрудников – Ивана Грузинова, Николая Эрдмана, Матвея Ройзмана – Мариенгоф называл «молодым поколением имажинистов». [1923] Н. Н. Никитин вспоминал: «Двадцатые годы. Все мы были молоды. Очень молоды. И не знали писателей моложе нас». [1924] Себя имажинисты ощущали вполне взрослыми, маститыми литераторами. А. Б. Мариенгоф вспоминал о себе 22-летнем: «Друзья знали, что я даже год тому назад бледнел от злости, когда в статьях или на диспутах меня называли “молодым поэтом”». [1925] Когда после объявления Есениным группы распущенной он, тем не менее, намеревался создать альтернативную, Рюрик Ивнев привел «возрастной» контраргумент: «Я ответил ему, что группы и школы можно образовывать только до двадцати пяти лет, а после этого возраста можно оказаться в смешном положении». [1926] И Есенин согласился!

К этимологии «м’ордена»

В придуманном шутливом словечке «м’орден» одновременно уместилось несколько смыслов, окказионально придуманных имажинистами и соединенных между собой лишь графически: 1) фонетически скрестились два не связанных в обычном словаре слова-понятия: морда и орден ; 2) сокращение «м» от «московский» – в противовес петроградскому как более позднему по времени возникновения – октябрь 1922 г. – и вторичному; 3) со скрытой аллюзией на «масонский орден»; 4) с восхождением графики к иностранному написанию с апострофами, что особенно характерно для французского языка; 5) с косвенным указанием на семантику смерти – русское «мор», французское «morte» и т. д.

У петроградских имажинистов существовали типографские бланки с надписью на трех языках – русском, французском и английском: «ВОИНСТВУЮЩИЙ орден имажинистов / L’ordre belliqueux des poкtes imaginistes / The martial order of imaginistes poets / RUSSIE». [1927] У московских имажинистов имелся штамп: «АССОЦИАЦИЯ ВОЛЬНОДУМЦЕВ / поэты, композиторы, художники». [1928] Канцелярские штампы имажинистов пародировали одновременно масонские языковые клише и советские канцеляризмы, отражающие иерархическую структуру общества: «Отдел президиума / 10 августа дня 1921 г. / № 2314 / Москва, Тверская 37 / В ПРЕЗИДИУМ ВСЕРОССИЙСКОГО СОЮЗА ПОЭТОВ / И. В. Грузинову / Циркулярно / Центральный Комитет Ордена Имажинистов настоящим извещает Вас, что Сергей Спасский исключен из Ордена Имажинистов, а потому 1) ЦК никакой ответственности за Спасского на себя не принимает; 2) предлагает не анонсировать Спасского на афишах, как имажиниста. / Члены Президиума А. Мариенгоф, В. Шершеневич, А. Кусиков. / <Круглая печать> Ассоциация Вольнодумцев / Разр. нар. ком. по просвещ.». [1929]