Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

Введение Велимира Хлебникова в ранг Председателя Земного Шара произошло 19 апреля 1920 г. А. Б. Мариенгоф так описывал это событие:

Есенин говорит: «Велимир Викторович, вы ведь Председатель Земного Шара. Мы хотим в городском Харьковском театре всенародно и торжественным церемониалом упрочить ваше избрание. <…> Хлебников, в холщовой рясе, босой и со скрещенными на груди руками, выслушивает читаемые Есениным и мной акафисты посвящения его в Председатели. После каждого четверостишия, как условлено, он произносит: „Верую“. <…> В заключение, как символ Земного Шара, надеваем ему на палец кольцо, взятое на минуточку у четвертого участника вечера – Бориса Глубоковского. [1819]

По свидетельству А. П. Чапыгина, Есенин остался недоволен проведенной церемонией, говоря:

Хлебников испортил все! Умышленно я выпустил его первым, дал ему перстень, чтоб он громко заявил: «Я владею миром!» Он же промямлил такое, что никто его на слыхал. [1820]

Заметим, что слегка переосмысленную и приспособленную к собственным нуждам библейскую лексику применяли масоны, провозглашавшие равноправие граждан планеты и потому равнодушные к конфессиональным спорам. (В скобках укажем, что возведение в ранг Председателя Земного Шара стало хронологически поздней параллелью к коронованию в Политехническом музее, когда происходила коронация поэтов и был избран Игорь Северянин – с намеченной поездкой по СССР короля. [1821] ) Принцип богоподобного шествия и интронизации был принят на вооружение имажинистами: о творческом вечере объявлялось в духе названия картины Иванова «Явление Христа народу» – « Явление народу имажиниста Рюрика Ивнева ». [1822] В трехтомном научном труде «Масонство в его прошлом и настоящем» (1914–1918), в котором из есенинских знакомых участвовал профессор И. Н. Розанов, дана справка: «Во главе каждой ложи стоял управляющий, мастер стула… председатель ». [1823]

Имажинисты полагали себя действительными властителями над литературной аудиторией. Они считали себя вправе как возводить в ранг Председателя Земного Шара своего собрата, так и лишать его этого титула. Поэтому 21 июля 1920 г. в Ростове-на-Дону в кинотеатре «Колизей» (вскоре после Харьковской акции 19 апреля того же года) Есенин и Мариенгоф произвели обратное «вселенское действо» – «Раздел земного шара» (VII (2), 549).

Идеи братства и строительства

И все-таки идея всеобщего братства, нашедшая наиболее законченное выражение в масонстве, не была чужда Есенину. В «Иорданской голубице» (1918) мотив братства представлен как вышедший из недр церковности, увязан с большевизмом и роднит воцерковленных людей с мирскими:

Мать моя родина,

Я – большевик.

Ради вселенского

Братства людей

Радуюсь песней я

Смерти твоей.

<…>

Братья-миряне,

Вам моя песнь.

Слышу в тумане я

Светлую весть (II, 58).

Мотив свободы, равенства и братства звучит и в «Небесном барабанщике» (1918) Есенина: «Кто хочет свободы и братства, // Тому умирать нипочем» и «Мы идем сплотить весь мир» (II, 70, 71). В трехтомнике «Масонство в его прошлом и настоящем» (1914–1918) сообщено: «…союз вольных каменщиков иногда называют братством, собратством, иногда же орденом. Старейшее, первоначальное название было “братство”; название “орден” возникло позднее, в середине XVIII века с образованием высоких степеней». [1824]

Важнейшей для масонства является идея строительства. В имажинизме она отчетливо – как основополагающая в теории – не выражена, за исключением отдельных манифестов и трактатов. В «Манифесте» 12 сентября 1921 г. за подписями С. Есенина и А. Мариенгофа звучит «строительная лексика»: «Всякому известно имя строителя тракта первого и имя строителя тракта второго» (VII (1), 309). В «Ключах Марии» (1918) Есенин проводил мысль о грандиозной литературной стройке: «…и в свой творческий рисунок мира люди, как в инженерный план , вдунут осязаемые грани строительства », говорил о « строительстве пролетарской культуры» (V, 203, 213).

Тем не менее идея строительства находит упоминание вскользь в мемуарных книгах имажинистов – например, в «Великолепном очевидце» В. Г. Шершеневича: «При имажинизме мы выступали с лицом строителя ». [1825] Строительная тематика проглядывает в высказываниях и творчестве Есенина. По воспоминаниям А. К. Воронского, Есенин выбрал и прочитал из любимых им «Мертвых душ» Н. В. Гоголя фрагмент: «Всякое строение , все, что носило только на себе напечатление какой-нибудь заметной особенности, все останавливало меня и поражало…». [1826]

Склеп как корабль

Если обратить пристальное внимание на форму «склепа» на исследуемом рисунке, то его трапециевидный контур с крестом наверху напоминает одновременно усеченную пирамиду (масонство апеллирует к «тайным знаниям» древнего Египта) и корабль. К возникновению ассоциаций с этими двумя образами специально вело внутреннее устройство литературного кафе (Тверская ул., 18) при СОПО и его убранство. Вот как описывает И. В. Грузинов: «Вышка имеет вид усеченной пирамиды с небольшой площадкой наверху. На площадку вышки ведут ступени. Это значит: вышка – корабль, мчащийся по океанским волнам». [1827] Г. Б. Якулов в статье «Arssolis. Спорады цветописца» (1922) размышлял: «Что же такое Пирамиды, как не изображение падающих на землю лучей солнца Египта – Луны». [1828] О пирамидах как о трансформирующих свои геометрические формы фигурах при изменении угла зрения на них писал в 1917 г. Андрей Белый – любимый писатель и философ Есенина: «Подъезжая к Каиру, видите вы в вагонном окне – торчат треугольники; и у Гизеха – отчетливо громоздятся громадные, трехгранные глыбы… у подножия пирамиды – пропала трехгранная форма. // Наконец, карабкаясь по ребру (около его половины) – вы видите: ребро выглядит – закругленным: пирамида кажется шаром» [1829] (книга Андрея Белого «Рудольф Штейнер и Гёте в мировоззрении современности. Ответ Эмилию Метнеру на его первый том “Размышлений о Гёте”», М., 1917, имелась в библиотеке Есенина [1830] ). Таким способом пирамида как знак вечности одновременно воспринимается в качестве символа изменчивости и непостоянства.

В схематичном рисунке и подписи к нему заложено сложное понимание понятия «склеп». Во-первых, склеп – 1) усыпальница, могила, в том числе и пирамида; и 2) часовня, подобие церкви. Во-вторых, склеп изображен в форме корабля – отсылает к «корабельной» символике погребения. В общепринятом смысле, склеп – «закрытое каменное, обычно подземное сооружение со сводами, в котором находятся гробы с останками умерших (обычно одной семьи, фамилии, рода)». [1831] В диалектах имеется ряд дополнительных значений слова «склеп»: «(печной) свод», «погреб», «мурованный подвал», «баня». [1832]

Идеальным символом склепа как усыпальницы в христианстве является «голгофа»: в каждой церкви имеется миниатюрная гора с изображением распятого на кресте Иисуса Христа и черепа со скрещенными костями первочеловека Адама, а прообразом этого культового сооружения является холм – в древности «лобное место близ города Иерусалима, на западной стороне, на котором Иисус Христос был распят» и «там погребен Адам, и лоб его, т. е. глава, освятилась кровию Господней». [1833] Голгофа являлась одним из употребительных художественных образов А. Б. Мариенгофа: «Спасай, как на Голгофе разбойника» («Твердь, твердь за вихры зыбим…», 1918); «Внес на Голгофу я крест бы как сладкую ношу» («Магдалина», 1919). [1834] Даже в быту, например в парикмахерской, А. Б. Мариенгоф использовал его: «Сидя в кресле, я чувствовал себя пригвожденным к кресту и стонал беззвучно: “ Голгофа! Голгофа! ”». [1835] Этот символ как типический нашел отражение в строчках В. Хлебникова « Голгофа // Мариенгофа». [1836] У В. Г. Шершеневича это: «И вновь на голгофу мучительных слов // Уводили меня под смешки молодежи». [1837] У Есенина: «Под ивой бьют Его вои // И голгофят снега твои» (II, 50 – «Пришествие», 1917); «…существом своим не благословил и не постиг Голгофы , которая для духа закреплена не только фактическим пропятием Христа, но и всею гармонией мироздания…» и «…только фактом восхода на крест Христос окончательно просунулся в пространство от луны до солнца, только через Голгофу он мог оставить следы на ладонях Елеона (луны), уходя вознесением ко отцу (то есть солнечному пространству)» (V, 209, 210 – «Ключи Марии», 1918).

Что касается церкви как усыпальницы великих христианских деятелей и именитых прихожан, хранительницы мощей святых, то В. П. Катаев указывал на один из храмов как место собрания московских масонов. В посвященной Есенину главе «Королевич» своей беллетристической книги «Алмазный мой венец» (1975–1977) В. П. Катаев писал: «…я так ясно представил себе тротуар короткого Архангельского переулка, вижу рядом странную, какую-то нерусскую колокольню – круглую башню и церковь, как говорят, посещавшуюся масонами соседней ложи…». [1838]