Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

О разрыве дружеских отношений с Есениным после его поездки по странам Европы и США вспоминал А. Б. Мариенгоф: «По возвращении “наша жизнь” оборвалась – “мы” раздвоились на я и он » [1782] (распался «русского имажинизма Янус» – по А. Авраамову). По мнению Б. Эйхенбаума, Есенин тяжело переживал конфликт с единомышленниками: «Ликвидация имажинизма была для Есенина ликвидацией его мечты о новом поэтическом пути, о новом поэтическом языке, об открытии новой поэтической эры». [1783] Роспуск группы имажинистов Есенин произвел сгоряча, в запале (см. выше его заявление) – и сам тяжело переживал случившееся. Он говорил Рюрику Ивневу: «Я имажинизма не бросал, но я не хочу видеть этой “Гостиницы”, пусть издает ее, кто хочет, а я буду издавать “Вольнодумец”». [1784] Предполагаемое Есениным название несостоявшегося журнала наследовало привычную терминологию имажинизма и опиралось на традиции классической русской литературы (с неявной аллюзией на масонство).

Рюрик Ивнев в «Мемуарах» расценивал распад группы имажинистов из-за утраты братской и коллективистской сплоченности: «…прежде нас было всего несколько человек и все мы были связаны узами дружбы, теперь группа увеличилась и началась “борьба за влияние”, приведшая к болотной <?> жизни, к бесконечным интригам и столкновениям. <…> После моего возвращения с Кавказа я был как бы в стороне от “главной кухни имажинизма”, в которой не все было ладно, каждый из имажинистов в душе считал себя “мэтром” и зорко следил за тем, чтобы другие не оказались впереди. Эта атмосфера была очень нездоровой и неприятной». [1785]

Имажинистский Пугачев

Обстановку, в которой создавался анализируемый шутливый документ, можно представить по фрагменту из поэмы «Застольная беседа» А. Б. Мариенгофа (март 1921):

Вадим, Сергей

И легкие приятельницы возле.

На стеклах льдяные ковры

Мятущегося января

(Нам нравится персидский их узор),

В стаканах золотой апрель,

А в рюмках (и)юльский зной.

Всё хорошо. Лишь ветер злей и злей

Бьет локтем в переплеты рам,

Шутливый прерывая разговор… [1786]

Собрание друзей, набросавших зловеще-шутливый рисунок с могилкой, происходило немного после завершения Есениным поэмы-трагедии «Пугачев», написанной в марте-августе 1921 г. (III, 51) и признанной лучшим имажинистским произведением. Знаки дружеской привязанности автора к А. Б. Мариенгофу заметны в ней не только в творческом соревновании с ним в одновременном написании драматических произведений (Мариенгоф сочинял «Заговор дураков»), во взаимном посвящении поэтических пьес, но и в фигуре есенинского Бурнова. Этот исторический персонаж был яицким казаком, но у Есенина он вопрошает: «Когда в Пензенской губернии у меня есть свой дом?» (III, 42). Другой персонаж – Творогов – относит «малую родину» Бурнова к тому же краю: «Слушай, слушай, есть дом у тебя на Суре…» (III, 44). Известно, что А. Б. Мариенгоф родился в Нижнем Новгороде и окончил Пензенскую гимназию. В поэме Бурнов действует в 7-й главе: он произносит два монолога в споре с Чумаковым и выкрикивает реплику «Нет! Нет! Нет!» (III, 43), защищающую Пугачева от предательства бывших соратников. Заглавная фигура есенинского Пугачева и образы его соратников – азиатских кочевников – могли быть отчасти навеяны стихотворением А. Б. Мариенгофа 1917 г. со строками:

Дикие кочевые

Орды Азии

Выплеснули огонь из кадок!

Отомщена казнь Разина

И Пугачева

Бороды выдранный клок.

Копытами прокопытен

Столетьями стылый

Земли затылок… [1787]

По мнению критика А. К. Воронского, есенинский «Пугачев приближен к нашей эпохе; он говорит и думает как имажинист, он очень похож на поэта». [1788]

«Тайны Имажинистского Двора»

Имажинизм объявлялся всеобъемлющим учением. По воспоминаниям В. Т. Кириллова,

Есенин с видом молодого пророка горячо и вдохновенно доказывал мне незыблемость и вечность теоретических основ имажинизма:

– Ты понимаешь, какая великая сила и-мажи-низм! Слова стерлись, как старые монеты, они потеряли свою первородную силу. <…> Если ты не пойдешь с нами – крышка, деваться некуда. [1789]

Совершенно иначе воспринимал В. И. Вольпин имажинизм, низводя это литературное течение до уровня никем не признанного «ответвления» от серьезной теории, и соответственно оценивал его организатора: «Он казался вождем какой-то воинствующей секты фанатиков , не желающих никому ни в чем уступать». [1790] Определение В. И. Вольпина очень точно характеризовало литературные манеры, способы обращать на себя внимание и на всю деятельность имажинистов. Удачно найденный В. И. Вольпиным эпитет (вероятно, без влияния автора) был принят на вооружение ленинградской группой, войдя в официальное наименование: «Воинствующий орден имажинистов», появляясь на бланках и иной печатной продукции. По мнению В. Г. Шершеневича относительно московских имажинистов, «отрицательное отношение критики сделало из академической группы воинственный орден ». [1791] Фразеология, используемая для описаний рыцарских орденов, изредка применялась и имажинистами (причем уже в более позднее время). Так, А. Б. Мариенгоф в «Романе без вранья» употребил сопоставление: «…поразил бы своей утонченностью прозорливый ум основателя иезуитского ордена ». [1792] В «Предисловии» к поэтическому сборнику Есенин отзывался: «Мистики напоминают мне иезуитов ». [1793] Термин «орден» в плане монашеской или рыцарской общины в русский язык проник через немецкое влияние из латинского ōrdō (родит. ōrdinis, винит. ōrdinem) – «ряд», «порядок», «строй». [1794] Историческая ситуация начала 1920-х годов оценивалась одним из большевиков как «очень небольшой орден вождей грядущей в мир социальной революции» (1924). [1795]

Вероятно, имажинисты нарочито создали видимость «закрытого общества», находившегося в оппозиции к официальной литературе, и всячески поощряли такое отношение к себе. Так удачно соединялись элементы литературной игры с действительным самоощущением себя как «попутчиков» пролетарской литературы (если использовать словарь тех лет и лексику самих имажинистов). В русле действующего законодательства и правовых норм был даже устроен 4 ноября 1920 г. в Большом зале Московской консерватории «литературный суд над имажинистами» [1796] с «подсудимыми имажинистами», «гражданским истцом», «свидетелями со стороны обвинения» и «свидетелями со стороны защиты» (VII (2), 550), в процессе которого «литературный обвинитель» «Валерий Брюсов обвинял имажинистов как лиц, составивших тайное сообщество с целью ниспровержения существующего литературного строя». [1797]

Вот другой пример литературной игры, высмеивающей одновременно «закрытое общество», властную структуру Советского государства, революционные лозунги, воинские приказы и способы ведения демонстраций и митингов: «Верховный Совет имажинистов (Есенин, Шершеневич, Кусиков и я <Мариенгоф>) на тайном заседании решил объявить “всеобщую мобилизацию” в защиту левых форм. В маленькой типографии мы отпечатали “приказ”. Ночью вышли на улицы клеить его на заборах, стенах, столбах Москвы – рядом с приказами военного комиссариата в дни наиболее решительных боев с белыми армиями. <…> “Приказ” предлагал такого-то числа и дня – всем! всем! всем! – собраться на Театральной площади со знаменами и лозунгами, требующими защиты левого искусства. Далее – шествие к Московскому Совету, речи и предъявления “пунктов”» [1798] (полный текст – 12 июня 1921 г., Москва – см.: VII (2), 555). Третий пример – пародирование антицерковных лозунгов: «Слово принадлежит Анатолию Мариенгофу, члену ЦК Имажинистского ордена: “Мейрхольд – опиум для народа”». [1799]

Однако все имажинисты, в том числе и Есенин, участвовали лишь в литературных играх и никогда не переносили правила игры на политическую сцену. Э. Я. Герман записал «полусерьезный разговор: чем бы этаким прошуметь на весь мир?», в котором предложил Есенину – «объяви имажинистов правительством. Европа ахнет», [1800] но тот не согласился, расценив эту шутку как преступление против народа. Наоборот, Есенин легко поддерживал шутливую идею, поданную В. М. Левиным в Америке: «…в Москве кричали “вся власть Советам”, а я предложил Есенину лозунг: “вся власть поэтам”. Он радостно улыбнулся…». [1801]

Борис Эйхенбаум подметил общие черты начала XX века, пронизанного идеей рыцарства Средних веков: « Культура нового средневековья , под загадочным знаком которой живет наше поколение…». [1802] Имажинистам в пародийном ключе приписывала идеи западноевропейского средневековья литературная группа: по воспоминаниям И. В. Грузинова, «в 1922 году ничевоки объявили о книге, которая должна была в скором времени выйти в свет: « Тайны Имажинистского Двора ». [1803]

«Мы, верховные мастера ордена имажинистов…»