Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

История «Москвы есенинской» продолжается и после гибели поэта. Показательно, что Есенина, утратившего жизнь в Ленинграде, «вернули» в Москву (вопреки его «родовым корням» из с. Константиново), торжественно обнесли гроб вокруг памятника Пушкину на Тверском бульваре в знак признания поэтических заслуг (что было негативно отмечено рядом эмигрантских критиков) и похоронили на Ваганьковском кладбище. Со временем имя и фигура Есенина оказались запечатлены в московских топонимах, камне и бронзе: появился Есенинский бульвар, на нем воздвигнута в 1972 г. скульптура только что пришедшего в столичный город рязанского паренька (работы В. Е. Цигаля); на Тверском бульваре в 1995 г. установили памятник уже прославленному поэту (работы А. А. Бичукова); на Б. Никитской ул. мемориальная доска напомнила о Книжной лавке имажинистов; в Петровском пер. отмечено барельефом проживание поэта в доме № 5 (б. № 3). В Б. Строченовском пер., д. 24, где жил у отца только что приехавший в Москву Есенин, основан в 1995 г. музей-квартира; в школе № 641 на Волгоградском проспекте, д. 66, организован школьный музей Есенина; районная библиотека № 173 на ул. Кржижановского, д. 15, в Черемушках носит имя С. А. Есенина, а лекционная аудитория в РГГУ (б. Университет А. Л. Шанявского) названа Есенинской. На могиле Есенина на Ваганьковском кладбище был установлен первый памятник поэту, как бы выдвигающемуся из земной глыбы (скульптора А. А. Бичукова).

В 1930-е гг. на Московском Электроламповом заводе студенты записали первые известные на сегодня устно-поэтические тексты о Есенина, являющиеся фольклорными переделками его стихов. И с тех пор не умолкает «глас народа», продолжающий звучать в новом пласте русского фольклора – в произведениях на есенинскую тематику.

Глава 13. Московский имажинизм в «зеркале» одного документа

Архивная находка

При подготовке к изданию академического Полного собрания сочинений С. А. Есенина научные сотрудники Есенинской группы обратили внимание на хранящийся в ОР ИМЛИ интересный документ из коллекции А. Е. Крученых: ф. 32 (фонд Есенина), оп. 6, ед. хр. 26. Очевидно, это фрагмент импровизированного рукописного альбома, составлением которых так прославился среди библиофилов и ценителей манускриптов известный футурист. Сохранившийся документ представляет собой две разрозненные четвертушки (11 х 16,5 см) обрезанной справа половины листа писчей бумаги стандартного нынешнего формата А4, заполненные рисунком и надписями фиолетовым карандашом. Пагинация по левому полю «189» с подчеркиванием цифр проставлена простым карандашом позже, поперечно по отношению к изображению и не входит в изначальную композицию наброска, но включает его в общий состав альбома.

К 1-му обороту слегка приклеен оттиск ксилографии размером 17 × 11 см, исполненный на синей мелованной бумаге масляными белилами (краска пузырится на листе, а снизу он промаслен). На гравюре очень схематично изображен средневековый рыцарь в латах-«панцире»; художник-резчик неизвестен. Верхняя часть лицевой стороны документа скреплена с оборотом-ксилографией с помощью наклейки: это вырезанная из какого-то печатного издания надпись «имажинисты», выполненная жирным рубленым шрифтом (общим размером слова 8,1 х 0,8 см). Ко 2-му обороту приклеена групповая черно-белая фотография: под деревом стоят Фанни Шерешевская (ее лицо густо вымарано фиолетовым и простым карандашами), Анатолий Мариенгоф, Иван Грузинов; сидят – Вадим Шершеневич, Сергей Есенин. Для кадрирования снимка в центре проведена по линейке простым карандашом «решетка», справа от нее – «размерные» цифры: «2» (вверху) и «81/2» (внизу).

С главным документом хорошо укладывается рядом листок-четвертушка такого же формата и датированный тем же числом (ОР ИМЛИ. Ф. 32. Оп. 2. Ед. хр. 11). И на обороте, и на лицевой стороне было что-то наклеено: сохранились следы клея.

Исследователи предполагают возможность создания сложной композиции поэтапно: к первоначальному карандашному рисунку и тексту позднее могли приклеить гравюру, фотографию и буквенную вырезку. Такое допущение следует из суждения:

В настоящее время первый из листков наклеен на рисунок или аппликацию синего цвета, изображающего фигуру не то каменного человека, не то стилизованного рыцаря в латах, второй – на фотографию 1921 г… <…> На первом листке вверху слева – слово, вырезанное из какого-то печатного издания: «ИМАЖИНИСТЫ» (VII (2), 115–116).

Тем не менее вся эта многосоставная и по технике исполнения разнородная композиция объединена общим замыслом, относится к одной художественной эпохе и к деятельности имажинистов. Поэтому будем ее рассматривать в едином ключе.

Рыцарь в латах и «фамильный склеп»

Что касается рисунка, изображающего рыцаря в латах, то его сущность явно носит знаковый характер. В. Г. Шершеневич по другому поводу рассуждал: « Закованный в латы грамматики и, главное, грамматических форм и согласований, каждый русский оборот напоминает рыцаря в тяжелой броне , который еще мыслим на коне, но, слезши с коня, являет пример черепаший и безусловно безобразный, вроде символиста, пишущего аметрическим стихом». [1703] Самого В. Г. Шершеневича критик В. Л. Львов-Рогачевский почитал за « грезящего рыцаря напудренной дамы». [1704] А. Б. Мариенгоф воспевал рыцарский образ-иносказание: «И славы тупится копье, // Впиваясь в ржавую кольчугу суток» («Фонтаны седины», 1920). [1705]

Рыцарь в латах был любимым персонажем Г. Б. Якулова, который «приворожен другим: отроческой мечтой о пушкинском бедном рыцаре , воспетом в “Сценах из рыцарских времен”. Красавец конь, вздыбленный всадником в латах , заполняет страницы ученических тетрадей, затем располагается на многочисленных листах ватмана и картонах, а потом находит место в монументальных композициях-триптихах, задуманных в виде огромных витражей, и даже переходит на стены лестничной клетки дома № 1, расписанной Якуловым в Среднем Кисловском переулке в Москве». [1706]

Итак, в распоряжении исследователей находится неразгаданный и увлекательный литературно-художественный документ в несколько страниц. Рукой Мариенгофа печатными заглавными буквами в два полукружия написано: «М’ОРДЕН ИМАЖОРОВ». Чуть ниже слева наискосок – другой скорописью и с авторской подписью: «Лошадь к<а>к лошадь. В. Шерш<еневич>». В центре листа изображено погребальное архитектурное сооружение; схематично оно смотрится как прямоугольник с обозначенным двумя линиями как бы левым торцом здания, а на нем стоит трапеция с православным крестом наверху. В прямоугольник вписано в две строки рукой Мариенгофа инициальными буквами с двоеточием: «ФАМИЛЬНЫЙ СКЛЕП:» (разрыв листка пришелся между слов); под ним третьей строкой, с подчеркиванием – «МАРИЕНГОФ». В трапецию вписано рукой Есенина: «Под сим крестом» и в другой строке «С. ЕСЕНИН»; далее сделана выноска вправо (параллельно боковой линии трапеции) – «Успе 921 г. 14 окт.». Двоеточие показывает, что под словом «склеп» должен был появиться обширный перечень лиц, имеющих отношение к творимому здесь событию. Действительно, далее следуют подписи: Н. Вольпин, Г. Якулов (роспись напоминает орнамент), Никритина, Лид<ия> Эрн (будущая жена Г. Р. Колобова), И. Старцев, Ив<ан> Грузинов (греческая надпись красным карандашом по вертикали справа, вероятно, появилась позже).

Первую попытку рассмотреть эту композицию как пародию на масонские ритуалы предприняла Н. И. Шубникова-Гусева: «…скорее всего, пародирует одновременно обряд посвящения в масоны и закрытия, “усыпления” масонской ложи (при посвящении в масоны вступающего кладут в гроб, нарисованный на ковре)». [1707] Исследовательница апеллирует к многочисленным литературным источникам и ассоциациям с обрядами, символами и маскарадной атрибутикой, в которых масонство находило свое косвенное и преломленное через творчество разных писателей отражение. Н. И. Шубникова-Гусева посвятила множество страниц своей книги «Поэмы Есенина: От “Пророка” до “Черного человека”» (2001) и ряд предшествующих статей изучению источников знакомства Есенина с историей и практикой масонства. Среди них – ознакомление с пьесой В. Г. Шершеневича «Дама в черной перчатке» (1922) про масона де Грильона и мифический заговор председательницы масонской лиги; изучение масонских образов и мотивов в художественной литературе (от Пушкина до Блока и др.); интерес к великим историческим личностям-масонам; чтение трудов по масонской идеологии и покупка книг о мистериях древности для личной библиотеки; знакомство с уникальной коллекцией изданий по масонству в библиотеке издателя А. М. Кожебаткина; беседа с друзьями М. А. Осоргиным и Б. М. Зубаткиным о мистическом знании и розенкрейцерстве; хранение чернильницы с масонским символом – черепом Адама, посещение «масонского клуба». [1708]