Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Русского имажинизма Янус»
Одна из задач данного исследования – сместить акцент с личности Есенина в плане инициативы создания рукописно-рисунчатого документа и проявления интереса к масонству на фигуру Мариенгофа. Последовательность создания документа с ведущими надписями рукой Мариенгофа «М’орден имажоров. Фамильный склеп. Мариенгоф» с центральным рисунком надгробия удостоверяет инициативу именно этого имажиниста. Есенинские надписи носят характер последующего вписывания в уже намеченную в основных чертах композицию, что особенно подтверждается применением боковой выноски. Далее к творчеству присоединились другие имажинисты и их друзья.
Возникает вопрос: кто они – истинные хозяева «склепа», тем более «фамильного»? Ведь слово «фамилия» известно с начала XVIII века как заимствование из западноевропейских языков в первоначальном значении «семья», «род». [1709] Термин «семейный» обладает более широким толкованием: например, В. Г. Шершеневич в «Великолепном очевидце» упоминает о «семейной ошибке всех символистов». [1710]
Центральными фигурами «семейного склепа» можно считать двух друзей – Мариенгофа и Есенина, которые в 1919–1921 гг. жили «коммуной» (как тогда было принято, даже «писали за одним столом» и «спали под одним одеялом, чтобы согреться» [1711] ) в Москве по адресу: Богословский пер., д. 3, кв. 46. Сюда же ненадолго возвращался Есенин после свадебного путешествия с А. Дункан в 1923 г., когда там с конца 1921 года (точнее, с осени [1712] ) уже жила А. Б. Никритина – будущая жена Мариенгофа. К описываемому времени друзья были неразлучны: «Есенин организовал нечто вроде “квартирной коммуны”» [1713] и «в ту пору имели общий кошелек»; [1714] являлись совладельцами книжной лавки; содержали литературное кафе «Стойло Пегаса» (практически хозяином считался Есенин); соревновались в освоении разных жанров, причем «большой формы» – теоретической статьи, поэмы, трагедии и др.; посвящали друг другу свои произведения, печатались под одной обложкой и т. д. А. Б. Мариенгоф вспоминал о том «коммунальном» периоде: «Форсили мы // Вдвоем в одних штанах // (Ах, жизнь воспоминаньями мила), // Подумайте: // При градусе тепла // Нам было как в печи // Под ветхим одеялом» и «Давно ли – спрашиваю – песней и вином // Встречали ранний день // На тихом Богословском?» («Воспоминания», 1925). [1715] Н. Г. Полетаев характеризовал имажинистов: «Правда, это были ловкие и хлесткие ребята. Они открыли… кафе “Стойло Пегаса”, открыли свой книжный магазин “Лавка имажинистов” и свое издательство». [1716]
Критик Арсений Авраамов меткой формулой выразился о друзьях-соперниках – «о Есенине – Мариенгофе, русского имажинизма Янусе». [1717] В римской мифологии Янус – божество дверей (ворот), входа и выхода, затем – всякого начала, изображался с двумя лицами, обращенными в прошлое и будущее, откуда возникло выражение «двуликий Янус», позже переосмысленное в лукавого хитреца. [1718]
Известно стремление Есенина к славе: он всегда был чуток к первостепенному размещению собственных стихов, к постановке своего «фамильного имени» в начале сборника, списка лиц или хотя бы по справедливости в алфавитном порядке фамилий (что также позволяло ему опережать Мариенгофа). Есенин даже прекратил печататься в имажинистском журнале «Гостиница для путешествующих в прекрасном» после того, как Мариенгоф расположил поэтов по алфавиту их имен, а не фамилий, как было раньше. Он написал заявление 7 апреля 1924 г. «В правление Ассоциации Вольнодумцев» с текстом:
...Совершенно не расходясь с группой и работая над журналом «Вольнодумец», в который и приглашаю всю группу, в журнале же «Гостиница» из эстетических чувств и чувств личной обиды отказываюсь участвовать окончательно, тем более что он мариенгофский.
Я капризно заявляю, почему Мар<иенгоф> напечатал себя на первой странице, а не меня (VII (2), 217).
В период образования «коммуны» Есенина с Мариенгофом друзья, следуя своим представлениям о справедливости и равенстве, применяли прием построчного вписывания большими печатными буквами общего посвятительного текста. Почерк каждого поэта можно определить по разнице написаний одной буквы – «Е» у Есенина и «ﻉ» у Мариенгофа; см. также характерный апостроф в слове «‛орден»: «Верховному мастеру ‛ордена имажинистов, создателю декоративной эпохи Георгию Якулову посвящают поэтическую эпоху Есенин и Мариенгоф» (ГЛМ. Ф. 4. Оп. 1. Ед. хр. 22. Автограф на шмуцтитуле неполной верстки книги «Эпоха Есенина и Мариенгофа»).
И вот на рисунке он начертал свой текст над подписью Мариенгофа, используя даже выноску – корректорский знак, восходящий к древнерусскому приему расположения не уместившихся строк сбоку от основной рукописи. Древнерусская (старославянская) глагольная форма (аорист) «успе» обладает множественностью родственных значений (уснуть, упокоиться, прекратиться, перейти из одного состояния в другое и др.), встречается в «Слове о полку Игореве» во фразе «Щекотъ славий успе…» [1719] и применяется в возвышенном стилистическом обозначении утраты земной жизни сакральными христианскими персонами, что отражено, например, в названии праздника Успения Богородицы. В отношении простых смертных применяются более приземленные термины – «почил (в Бозе)», «преставился», «скончался», «умер» и др.
«Сусанна Мар… с точеным лицом и неплохими стихами»
Под всеми подписями рукой Есенина написано «момент. фотография» и начертана стрелка, указывающая вправо. Эта стрелка не имеет отношения к фотоснимку на обороте листа, но отсылает к 3-й четвертушке с утраченной наклейкой (фотографией?) и проставленной рукой Есенина также фиолетовым карандашом и подчеркнутой датой: «14 октяб.». Исследователи указывают: «Под какой именно фотографией была поставлена указанная дата, неясно: ведь размеры описанного выше снимка (127 × 89 мм), наклеенного на оборот листа с записью… не совпадают с указанными ранее размерами листа, где когда-то находилась “момент. Фотография”» (VII (2), 117). При повороте листка на 45° с обрезанным верхним левым уголком прочитываются сделанные Сусанной Мар синим карандашом два стиха с подписью:
Хорошо в голубом гареме,
Где один падишах Иисус!
С. Мар.
Ниже утраченной наклейки по диагонали нечто вроде цифр «70» или слова «Это» и надписи «Абулькас<им>» (?). Фабричный срез листа слева показывает, что именно эта четвертушка была первичной в общем замысле: рядом с ней слева положили отрезанную половинку бумаги, и к ней направил указательную стрелку Есенин; позже от нее оторвали верхнюю часть (не известную нам). Архивариус, отнеся листок к Есенинскому фонду, определил его как «Запись на память Крученых Алексею Елисеевичу. 1921, окт. 14. М.» и обозначил: «С пометой рукой А. Е. Крученых». Возможно, этому решению способствовали сведения самого Крученых из его книги «Гибель Есенина» (М., 1926 – 5 изданий):
...Особенно интересно отметить следующую запись Есенина в моем альбоме:
Нарисована могилка с крестом – и надпись:
«Под сим крестом С. Есенин»
...и сбоку приписка:
«Успе 921 г. 14 окт.»
...Вокруг могилки расписались и другие имажинисты. [1720]
Упомянутой в анализируемом документе С. Г. Мар посвятил несколько строк В. Г. Шершеневич в «Великолепном очевидце»: «Близко к нам, вернее, к одному из нас, с отчетливым пробором, была Сусанна Мар, девушка из Ростова, с точеным лицом и неплохими стихами. Она безбожно картавила и была полна намерения стать имажинистической Анной Ахматовой». [1721] О Сусанне Мар сообщает Н. Д. Вольпин в воспоминаниях «Письма к другу» в основном тексте и подстрочном примечании: «Сусанна поистине справочное бюро! К ней, как по речкам в озеро, стекается всяческая информация» и «Псевдоним Сусанны Чалхушьян, участницы группы поэтов “ничевоков”, прибывших из Ростова в Москву в начале 1920 г.». [1722] Далее Н. Д. Вольпин, ссылаясь на авторитет А. Дункан, рассказывала:
О ней Дункан сказала так: «В Москве есть два красивых человека. Сергей Есенин и Сусанна Мар». Красота Сусанны была особого рода – внесексуальная. Мар напоминала мне мужской портрет Джорджоне в Берлинском музее или знакомую всем гимназистам картину из учебника истории «Корнелия, мать Гракхов». Мы уверяли, что Сусанна Мар похожа сразу на мать и на обоих мальчиков. Она любила по-своему заломить руки. То ли восточная красавица с конфетной коробки, то ли «Демон» Врубеля… [1723]
С. Г. Мар стала «ходячей фигурой», нарицательным персонажем в устах Рюрика Ивнева: «Женщины типа поэтессы Сусанны Мар, остроязычные и практические…». [1724]
Сама С. Г. Мар в двух «Автобиографиях» описывает имажинистский период: «Уже в декабре месяце 1920 года я переехала в Москву и была принята во Всероссийский союз советских поэтов. Выступала со своими стихами в кафе “Домино” и в “Стойле Пегаса”, и в Политехническом институте и во всех других местах. // В 1922 году в Москве вышел сборничек моих стихов»; «Моя первая книжка „Абем“ (авторское издательство) течения имажинистического. В 23 году от имажинизма ушла». [1725]
