Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

Второй сказ показывает, как советское время пришло на смену петровскому, а Питер в семантическом плане заменил собою Москву. И все-таки хотя частотность упоминания Москвы не идет ни в какое сравнение с Петроградом – он давно стал идейным центром событий, образу изначальной столицы возвращена историческая справедливость: «Бедный люд в Москву // Босиком бежит. <…> Ищут хлеба они, // Просят милости» (III, 132). Так Москва вновь обретает утраченный прежде статус защитницы обездоленных и несчастных.

Москва в «Стране Негодяев»

Продолжим тематически-хронологическую линию представления Москвы в творчестве Есенина. В отличие от рассмотренных ранее «маленьких поэм» и просто поэм Есенина в «Стране Негодяев» (1922–1923) имя Москва даже не упомянуто. Тем не менее образ Москвы – уже совсем в другом смысловом наполнении – присутствует очень явственно. Он дан в емкой «деловой характеристике», которой отмечена пара московских топонимов:

Никому ведь не станет в новинки,

Что в кремлевские буфера

Уцепились когтями с Ильинки

Буфера, буфера, буфера… (III, 75).

Этой короткой фразой обрисована суть «новой экономической политики». Есенин дает эту яркую – художественную, отнюдь не политическую – оценку НЭПу, используя привычную для него «единицу измерения»: Москву как побудительную причину событий, их организационный центр. Авторское отношение к Москве поэта – выходца из крестьян, сельского жителя, приехавшего «завоевывать столицу», – понятно изначально, даже без поэтической конкретики, которая всегда оригинально заполняет структурный и содержательный простор произведений.

Москва как большой литературный этап в жизни Есенина

В. С. Чернявский вспоминал о Есенине в 1915 году: «Брошенные вскользь слова о пребывании в Москве мы пропустили мимо ушей – так нам хотелось видеть в нем поэта без вчерашнего дня, только что “от сохи”». [1676] Рассуждая о периодизации творчества и жизни Есенина, В. С. Чернявский открывает «предстоящий ему бурный московский период» [1677] 1918 годом.

Н. Г. Полетаев познакомился с Есениным в 1918 г. и в воспоминаниях «Есенин за восемь лет» представлял его вожаком «золотой молодежи» Москвы, а его «выверты» и «скандалы» представлялись «рекламой» для привлечения читателей. [1678] Л. Н. Клейнборт рассматривал московский период творчества Есенина как литературный и указывал насчет поэта в 1918 г.: «Конечно, о московском Есенине я могу судить уже потому, что он писал в Москве». [1679] Г. Ф. Устинов в первой половине 1921 г. писал:

Есенин пришел в город почти мальчиком. Его старое деревенское бытие в новой городской обстановке подверглось трагическим изломам, изломам до боли, до мучительного страдания. И Есенин возненавидел за эту боль «бездушный город», он почувствовал, что этот бездушный город оказался сильнее его души – души полной и вполне организованной, хотя бы в той же ее непримиримой анархичности. Эта битва продолжалась долго – несколько лет. Для поэта это – большой срок. И кончилась или начинает кончаться – победой города, которую признает и сам Есенин. [1680]

По мнению литераторов-современников, Есенин в какой-то мере представлял собой один из ликов Москвы. Поэтому «писатель Леонид Леонов сообщает, что в период нэпа в его хождениях по московскому уголовному подполью в целях изучения последнего для написания романа “Вор” его часто сопровождал Сергей Есенин, который послужил прототипом персонажа Доньки – весьма сексуального уголовного поэта». [1681]

Письма Есенина о Москве

Есенин оценивал Москву по критерию наличия или отсутствия в ней литературных связей, необходимых для творческого роста и становления поэта. Естественно, когда Есенин был окружен в Москве собратьями по перу, друзьями-имажинистами, он воспринимал это обстоятельство как привычное и само собой разумеющееся, а потому и не жаловался в письмах на недостаток поэтических встреч. И наоборот, Есенин тосковал в те периоды, когда литературная жизнь в Москве замирала или оказывалась не того высокого эстетического качества, которого как единственно возможного требовал поэт от настоящего искусства. Вот тогда Есенин с тоской сообщал в письме: «Сейчас в Москве из литераторов никого нет» (VI, № 28). Или в письме к Иванову-Разумнику 6 марта 1922 г. писал с затаенной душевной болью: «В Москве себя чувствую отвратительно. Безлюдье полное. Рогачевские и Сакулины больше ценят линию поведения, чем искусство, и хоть они ко мне хорошо относятся, но одно осознание, что видишь перед собой алжирского бея с шишкой под носом, заставляет горько смеяться и идти лучше в кабак от сих праведников. Нравы у них миргородские, того и гляди, вбежит свинья и какой-нибудь важный документ съест со стола души» (VI, 132). Комментируя фразу из письма «Москва в литературной жизни совсем устарела, выжилась», С. И. Субботин указывает: мысль Есенина восходит к мнению А. В. Кольцова о состоянии литературы в главном городе – сравните письмо крестьянского поэта к В. Г. Белинскому от 27 января 1841 г., опубликованное в «Полном собрании сочинений» [1682] (СПб., 1911), которое Есенин, скорее всего, читал (VI, 303). В отношении письма показательно, что «миргородские нравы» Есенин равно находит в Москве и в Нью-Йорке, которому он посвятил специальный очерк «Железный Миргород» с идущим от Гоголя и наполовину измененным названием. Очевидно, мегалополисы обладают общими отрицательными чертами, некоей чужеродностью для человека, особенно выходца из села.

Оказавшись вдали от родины, в путешествии по Европе и США, Есенин в очерке «Железный Миргород», пронизанном отрицательно-критическим отношением к капиталистической Америке, приводит поговорку, в которой российская столица, пожалуй, впервые в творчестве поэта показана не в негативном плане: « Москва не скоро строится» (V, 168). Уже сам факт закрепления поговорки на бумаге пером Есенина демонстрирует его лояльность к Москве и даже легкую грусть по Родине. В письме к А. Б. Мариенгофу от 12 ноября 1922 г. из Нью-Йорка Есенин написал: «Лучше всего, что я видел в этом мире, это все-таки Москва» (VI, 149).

Пример Есенина как человека, относительно большую часть жизни проведшего в Москве, хотя и не бывшего коренным москвичом, демонстрирует интересный феномен: оказывается, московский колорит проникает не только в искусство или замечается в московском говоре, но его можно создать даже в стиле одежды. И Есенин, при его огромном пристрастии к ряженью и маскараду, сумел в далекой Америке напомнить о российской столице своим одеянием «по-московски», о чем писал В. М. Левин: «Он приехал в русской шубе и высокой собольей шапочке – совсем по-московски, но и в Нью-Йорке в этом году была довольно холодная зима». [1683]

И все-таки по признаку внимания-безразличия москвичей к современной литературе, по мнению Есенина, высказанному в Америке, русская столица оставляет желать лучшего. В. М. Левин вспоминал:

На мой вопрос, есть ли интерес к поэзии в Москве, он с горечью заметил:

– Кто интересуется поэзией в Москве? Разве только девушки… – И, подумав несколько секунд, добавил: – Да и то – еврейские.

Это было так неожиданно. В его устах это звучало жалобно и нежно. [1684]

С точки зрения Есенина, его литературных надежд не оправдывала не только московская публика, но и сами поэты; в письме к И. В. Грузинову в сентябре-октябре 1925 г. из Москвы он иронически обращался к адресату: «Стихотворец ты московский…» (VI, 224. № 241).

В письмах Есенина содержится и другой, внелитературный критерий оценки Москвы – опять-таки отрицательный, однако примечателен уже факт настойчивого внимания поэта и его корреспондентов к столице: «Из Москвы мне пишут, что там сер у , скучно и безвыпивочно» (VI, 670). Из некоторых писем корреспондентов Есенина следует, что в его жизни случались периоды, когда нахождение в Москве приносило если не радость, то удовлетворение жизнью. И наоборот, в некоторые моменты поэту лучше было находиться вдали от столицы и воздержаться от немедленного возвращения в нее, даже вопреки его желанию. Так, Г. А. Бениславская 27 декабря 1924 г. советовала Есенину, вероятно, сопоставляя временную ситуацию в столице с отношением к Есенину каких-то конкретных заинтересованных лиц: «Только в Москву не надо приезжать сейчас, скука там, болото, сплетни, слухи. И зима». [1685] Сестра Екатерина в письме 30 декабря 1924 г. вторила Бениславской: «О Москве мне писать нечего, так как Галя тебе писала обо всем. Скажу только, что в Москве страшно холодно и у всех такое безденежье, что хоть вешайся». [1686] Описанные в письмах двух близких и дорогих Есенину людей московские обстоятельства 1924 г. и ответный способ реагирования на них нашли художественное воплощение в «Стансах»:

Я из Москвы надолго убежал:

С милицией я ладить

Не в сноровке,

За всякий мой пивной скандал

Они меня держали