Дневники и письма - Эдвард Мунк

примерно двадцати переработок так и осталась незавершенной – (Поэтому я позже смог повторять ее так часто, надеясь все же достичь того эффекта, которого хотел).

Ханс Егер. Литография. 1896

«Весна» также писалась после 1887

(впервые выставлена в 1889).

Я наконец окончательно распрощался с импрессионизмом и реализмом.

В мою первую поездку в Париж я пару раз поэкспериментировал с чистейшим пуантилизмом. Только цветовые точки. «Улица Карла Юхана» в Бергенской галерее[88]. Это было краткое возобновление моего импрессионизма. Картина с улицы Лафайетт была лишь на уровне мотива позаимствована у французских художников, ведь я же все-таки был в Париже.

Короткие мазки в одном направлении я применял еще в Норвегии – «Фриз жизни» стал занимать все больше и больше места в моем творчестве, к тому же на меня оказывали влияние современные направления в живописи и литературе – Символизм – Упрощение линии (выродившееся в модерн) – Железные конструкции – Прозрения о таинственных излучениях, колебаниях эфира и волнах.

В мою первую трехнедельную поездку в Париж в 1884 году меня очень интересовал Веласкес – (Почему никому еще не приходило в голову, что мои крупноформатные портреты возникли именно отсюда?)

Точно так же никто так и не распознал, что я еще в молодости страстно заинтересовался наброском пастуха кисти Кутюра в нашей галерее[89]. – Плотная грунтовка и мощные, живые контуры очень меня привлекли —

Так что у меня были те же учителя, что у Мане: Веласкес и Кутюр!

Запись 1927–1933

Это было во времена реализма

и импрессионизма.

Случалось, я в болезненном

душевном волнении

или в радостном настроении находил пейзаж,

который мне хотелось написать.

Я приносил мольберт – устанавливал его

и писал картину с натуры —

Картина получалась неплохая —

но написать я хотел совсем не то.

– Не получалось у меня написать то,

что я увидел в болезненно

расстроенных чувствах

или в радостном настроении —

– Такое бывало часто.

– И в таких случаях я начинал

соскребать все, что написал

– я искал в памяти ту самую первую картину —

первое впечатление – и пытался вернуть его.

То впечатление, когда я увидел больную девочку – рыжие волосы – бледное лицо – голова на фоне белой подушки, – исчезло в процессе работы.

– Я много раз переписывал эту картину – в течение года я соскребал ее бесчисленное количество раз – Я хотел добраться до того первого впечатления – Мне удалось выразить немалую его долю, но впоследствии я утомился, и цвета посерели.

Это стало первой версией «Больного ребенка» – которая сейчас находится в коллекции адвоката Нёррегора[90]. – Лишь много лет спустя я вновь взялся за эту картину – и тогда написал три новые версии. Здесь у меня получилось вернуться к тому первому впечатлению – цвету – здесь рыжие волосы резко контрастируют с бледным лицом и белой подушкой.

Позже я стал начинать сразу с первого впечатления и писал только по памяти – делал карандашную зарисовку, по которой затем писал – начиная с внешних контуров – и идя внутрь.

Картины «Фриза жизни» я писал только по тем впечатлениям, которые я воспринял в волнующие мгновения – и переносил на холст те образы, которые еще остались на сетчатке.

– Я писал лишь то, что помнил – ничего не прибавляя.

– Отсюда эта простота —

– и часто кажущаяся пустота

во многих картинах.

Я писал впечатления детства

– Выцветшие цвета тех лет.

– Писал те цвета и линии, которые я

увидел в возбужденном состоянии —

поэтому у меня и получалось вновь воспроизвести

вибрации того состояния.

Так создавались картины «Фриза жизни».

Недатированная запись

Как я взялся за фризы и фрески

Своим искусством я пытался объяснить

для себя жизнь и ее смысл.

Я также старался помочь другим

прояснить для себя суть жизни.

Я всегда работал лучше всего

в окружении своих картин.

Я ставил их вместе и чувствовал,

что отдельные картины связаны между собой

по содержанию —

Расположенные вместе, они тут же

начинали звучать в унисон

и выглядели совсем по-другому,

чем по отдельности.

Возникала симфония.

Так я и начал писать фризы.

Эдвард Мунк со своими картинами в летней мастерской в Экелю. Фотография. Ок. 1934

Запись 1930–1934

Как я пришел к монументальной живописи

В детстве мы в семье все рисовали, и отец с тетей поощряли наши занятия, хотя сами не слишком интересовались искусством – у моего отца преобладала фантазия и повествовательный талант, своими рассказами ему удавалось приводить наш ум в движение.

Помню, как в семилетнем возрасте я однажды взял в руки мелок и нарисовал на полу процессию слепых – в увеличенном масштабе.

Помню, какую радость мне доставила эта работа. Я живее ощущал свою руку, чем когда рисовал на обратной стороне отцовских рецептов.

То же чувство попутного ветра под крыльями, свободного движения рук я ощутил, работая над картинами для Аулы[91] – в крупном формате.

Я рос во времена реализма, который продолжался, уже когда я стал взрослым.

– Мой переход к монументальной и абстрактной живописи был, можно сказать, актом сопротивления, сопровождавшимся некоторыми угрызениями совести.

– Истинной верой для меня оставался реализм.

Мастерская – это в своем роде магазин.

К сожалению, у большинства художников это именно так – Я же никогда не думал о продажах – Я занимался изобретениями и экспериментами. В каждой картине я пробовал что-то новое, над чем в дальнейшем работал.

Поэтому мне необходимы мои картины,

и поэтому же я так многого добился. —

Со мной все время заговаривают о стоимости моих картин – До пятидесяти лет никто не спрашивал меня о ценах.

Не думаю, что к Эдисону приходили и спрашивали, почему он не продает свои телефонные аппараты —

или граммофоны.

Недатированная запись

III

Опубликованное

О «Фризе жизни»

1891Статья в газете «Верденс Ганг»[92], 11.2.1891Царица СредиземноморьяПисьмо в газету «Верденс Ганг»Ницца, 28 января

Ницца – город счастья, здоровья и красоты.

В то время как по Европе гуляет сибирский мороз – и снежные бури свирепствуют в Алжире и Италии, а на улицах Тулона и Марселя насмерть замерзают дети, я сижу здесь, в Ницце, и загораю на солнышке возле открытого окна.

Солнце светит каждый день, жаркое, будто в июне.

Никогда еще Царица Средиземноморья не была так соблазнительна, так ослепительно хороша.

Вдоль побережья с одной стороны тянется Променад-дез-Англе, слепящий, вибрирующий в лучах полуденного солнца, а с другой бесконечными рядами стоят огромные отели и небольшие виллы.

Тут целое море гуляющих – отсвечивающее красно-белыми бликами зонтиков и пестрых весенних туалетов.

Здесь прогуливаются бледные мисс, элегантные парижанки со своими крохотными болонками, бульварные щеголи в широченных мешковатых штанах и худосочные туберкулезники, кутающиеся в шали.

На горизонте голубеет море – лишь на полтона темнее, чем воздух – восхитительный голубой цвет, эфирно-воздушный, а ближе к пляжу медленно подкатывают волны мертвой зыби, с грохотом разбиваясь о берег.

Рыночная площадь Ниццы выглядит как одна большая клумба с полевыми и садовыми цветами. Они продаются в больших корзинах – ведь всего через пару дней сюда прибудет Принц-Карнавал, Радость Ниццы, чтобы поприветствовать сотни тысяч приезжих, и