Джинсы, стихи и волосы - Евгения Борисовна Снежкина

– Извините, пожалуйста, а как доехать до станции «Проспект мира»?

Вахтерша озлилась:

– Глаза разуй! Вон схема, туда и смотри. А мы справок не даем.

Слава богу, за это время ребята успели проволочь Ли через турникеты.

– Тут недалеко, на «Белорусскую», – сказал Валенок, когда мы зашли в вагон.

В вагоне Бранд орал Ли в ухо:

– Хочешь торчать? Спроси меня. Я тебе препараты хоть подскажу. Что ты двигаешься всякой херотой? Скажи спасибо, что сейчас откачали.

Ли кивал, но не было особо заметно, чтобы хоть что-то понимал из того, что ему говорит Бранд.

– Как? – спросила я у Бранда. – Как ты можешь? Он же наркоман. Почему ты советуешь ему наркотики?

– Я врач, а не комиссия по нравственности. Так бывает, что с колесами жить лучше, чем без них.

– Но ведь наркотики – это плохо…

– Да иди ты!

Мы вывели Ли на «Белорусской» (радиальной), и Валенок велел идти в тоннель под мостом.

– Ничего, ничего, старичок. Мы тебя в койку… Попить дадим… Ничего, выкарабкаешься… Считай, второй день рождения, – уговаривал Бранд Ли.

Но я не унималась:

– Слушай, почему вы так с ним возитесь? Он же наркоман!

– Дура ты, – ответил Валенок. – Ли, между прочим, гениальный инженер и может из веника спаять радиоточку. Скольким нашим он магнитофоны чинил. Видаки собирал один из трех сломанных. Человек.

Тут мы дошли и до небольшого двухэтажного особняка. Валенок открыл дверь своим ключом.

– Последний рывок. Пошли, пошли… Правая нога, левая нога, правая нога, левая нога… Так, потихонечку…

Мы дошли до второго этажа. Валенок открыл дверь, и мы вошли в длинный плохо освещенный коридор, целиком заставленный полками с книгами.

– Вторая комната налево, – скомандовал Валенок.

Тут из соседней комнаты выглянула толстая пожилая дама с высокой прической, пуховым платком на плечах и беломориной в руке.

– Явление христов народу… – прокомментировала наше появление дама.

– Ба, это Дима. Он перебрал чутка. В таком состоянии домой не доедет, так что поспит у меня.

Дама кивнула и скрылась.

– Мировая у тебя бабка, – позавидовал Бранд.

– Что есть, то есть, – вздохнул Валенок. – Лан, сгружай сюда, на кушетку.

– Посмотри за ним ближайший час-полтора, – попросил Бранд. – Вроде ничего такого не должно случиться.

– Ну да.

– Спасибо тебе еще раз. Бывай, – Бранд хлопнул Валенка по плечу, кивнул мне, я поставила портфель, и мы вышли.

– Слушай, а он тоже в частном особняке живет?

– Ну как в частном… тут четыре квартиры. У него то ли дед, то ли прадед был какой-то номенклатурной шишкой…

– А родители потом в тюрьму?

– Причудливо тасуется колода карт, сестра, – вздохнул Бранд, и мы пошли к метро.

2

Этой секунды я жду каждый день как манны небесной. Все. Наконец можно свалить отсюда. Но не тут-то было. Сразу после звонка в класс вошла Гыга и сказала, что всем необходимо присутствовать на школьном мероприятии.

– Сметлева, тебя это особенно касается.

– Галина Геннадьевна, но мне…

– Сметлева, в зал, я сказала.

Пришлось идти в актовый зал, а Гыга не отставала от меня ни на шаг.

В зале собралось полшколы. Я оглянулась и махнула Мишке рукой, он улыбнулся в ответ. На сцену вышел тот самый Эдик из райкома комсомола. Эдик ужасно похож на мамашу-завуча, в нем тоже есть что-то рыбье.

– Ребята, – по-комсомольски бодро начал Эдик, – райком комсомола поручил мне провести с вами информационное мероприятие. Садитесь поудобнее и, пожалуйста, прошу тишину в зале.

Зал не затих, но тут с места вскочила завуч и все заткнулись.

– Итак. Сегодня в мире происходит много тревожных событий. Об одном из них я хочу вам рассказать. По всему миру, особенно в странах Западной Европы и Америки бушует так называемая чума двадцатого века – синдром человеческого иммунодефицита. От нее уже погибли тысячи людей. Некоторые американские политики называют эту болезнь «чумой аморальных». Эта болезнь передается половым путем, поэтому по большей части ею заражаются асоциальные члены общества – наркоманы, проститутки, люди, ведущие беспорядочную половую жизнь. – Эдик красноречиво посмотрел на меня. – Эта болезнь страшна еще и тем, что от нее нет лекарства. Если человек заразится, то обязательно умрет в течение года, причем в страшных мучениях. Картина заболеваемости, безусловно, впечатляет. Только в Нью-Йорке в прошлом году от этого заболевания умерло около четырех тысяч человек. Что, кстати, говорит о том, что за люди живут в столице мирового капитализма. В городе проходят демонстрации, народ требует оградить нормальных людей от опасности, но администрация Рейгана привычно отмахивается от народных чаяний и не выделяет деньги на разработку и производство лекарства от этой заразы. Вместо того чтобы протянуть руку оступившимся, американцы спокойно смотрят за тем, как они умирают. – Эдик взял паузу. – Но мы не должны поддаваться унынию. Есть и хорошие новости. По крайней мере, мы защищены от этой болезни нашим образом жизни и приверженностью к моральным ценностям. Сейчас, когда весь мир терпит бедствие, мы должны помнить: не таблетки, а следование нормам морали и социального общежития защищают нас перед лицом заболевания. Но друзья. – Эдик попытался изобразить душевную интонацию и сделал это ужасно фальшиво. – И у нас не обходится без печальных примеров. В Советском Союзе завелись так называемые неформалы, которые бездумно копируют западный образ жизни и таким образом подвергают риску не только себя, но свое окружение, а это может привести…

Вся школа повернулась ко мне. Блядь.

И тут в зале случилась гробовая тишина. Я оглянулась. Мишка встал и начал выбираться из своего ряда. Все, как заколдованные, смотрели на него. Он прошел по всему залу, подошел к моему ряду и сказал:

– Пошли отсюда.

Я тоже начала выбираться, но Ленка подставила ногу. С каким наслаждением я на нее наступила! Мишка взял меня за руку, и мы пошли. И только когда мы дошли до раздевалки, раздались вопли:

– Сметлева, Хохлов! Немедленно вернитесь в зал!

Но мы схватили куртки, выскочили из школы и полетели вон из этого места.

– Подожди, – я вернулась на несколько шагов, сняла с шеи пионерский галстук и привязала его к ручке школьной двери.

3

Перед сдачей спектакля Володарского била крупная дрожь, хотя нам предстояло показать его всего лишь трем членам худсовета, куда входили знакомый нам директор Дома пионеров, руководительница средней группы хора и одна незнакомая тетка. Но Дмитрий Станиславович ходил по потолку, приставал к нам и пытался проверить, помним ли мы текст.

Я люблю эту возню. Волнения, переодевания и раскрашивание. Когда одновременно и весело, и страшно. Конечно, чуть опоздали, задержали начало минут на пятнадцать, но в конце концов начали.

Играли четко в ритме, как на репетициях, за кулисами подбадривали друг друга. Леночка