Джинсы, стихи и волосы - Евгения Борисовна Снежкина

вытворяла на сцене что-то невероятное, просто настоящая Сабашникова. И сцену с Максом провела блестяще: все повторила – и румянец, и слезы. Незнакомая тетка в конце сцены даже зааплодировала.

Прогон близился к концу, на сцене остались Володя и Коля. Коля – за Иванова, Володя – за Кузьмина. Там даже не сцена, а связка – они прощаются, и все. Как вдруг мы услышали громадную, размером с океан, паузу. От неожиданности мы с Ниной схватились за руки и побежали к кулисе. Коля стоял красный как рак, глаза на полвосьмого. Он стоял и раскачивался. Пауза все длилась. Он тупо забыл текст!

– Будьте любезны, пришлите телеграмму… – шептали мы ему, но Коля ничего не слышал.

Тогда Володя произнес сразу две реплики, свою и Колину:

– Будьте любезны, пришлите телеграмму… Ах, боже мой, неизвестно, когда я туда доеду.

И тут Коля включился:

– В любом случае, счастливого пути вам.

Мы стекли по стенке от облегчения. Осталось всего ничего – две сцены и завершающее дефиле. Отыграли. Поклон. Пошли переодеваться.

На Володарского было страшно смотреть. Казалось, он похудел на десять килограммов за один спектакль. Обратно в зал нас не пустили, заперлись и что-то там обсуждали. Чтобы скоротать время, мы почему-то начали играть в ладошки, совсем как дети. Через полчаса нас пригласили.

Директор вышел на сцену:

– Уважаемые студийцы! Я поздравляю вас с окончанием репетиционного процесса! Художественный совет ознакомился с вашей постановкой. Не буду отрицать, что между членами художественного совета возникла некоторая дискуссия. Сама тема постановки некоторым из нас кажется несколько упаднической. Ну что это такое, в конце концов? Что за декаданс? В будущем, пожалуйста, при выборе темы учтите замечание. Но следует отметить и новаторство постановки, самостоятельно написанную пьесу, блестящую актерскую работу Елены Мухиной. Так что в целом мы, художественный совет, рекомендуем спектакль к показу. Премьера в марте, дату уточним.

Мы повскакали с мест, закричали «ура!», а Володарский кинулся обниматься. На выходе Коля взял под ручку Тамару Михайловну, повернулся к Нине, сделал виноватое лицо, и они втроем ушли. Нина застыла.

4

Нина ревела:

– Это все из-за жо-о-опы!

– Что случилось? Почему из-за жопы?

– Он жопы моей стесняется-а-а…

– Да брось ты. Во-первых, не жопа, а, скажем, корма. Во-вторых, они же мальчики, у них могут быть какие-то собственные занятия или секреты. Не сердись на них.

– Нет! Он знал! Он знал, как мне важно было, чтобы он после спектакля со мной ушел, чтобы мы в кафе отпраздновали!

– Потом отпразднуете…

– Не-е-ет… Это уже не то-о-о…

Нина все рыдала и рыдала, размазывала потекшую тушь и губную помаду по лицу.

– А я люблю его! И всегда любила, с первого класса! А он… Он теперь ухлестывает за этим Вовкой!

– Ну что ты несешь?

– Ты что, слепая, что ли? По-твоему, он просто по-дружески помогает? Коля специально это с Тамарой затеял, чтобы она свои лапки отпустила, и он смог бы его увести.

– Слушай, у тебя какие-то дурацкие мысли…

– Он меня не лю-ю-юбит… Блин! Я столько для него сделала, так старалась! Все уроки давала списывать, лишь бы он своими стихами занимался. Диктанты ему правила со второго класса, он до сих пор путает как пишется «-тся» и «-ться». И вот так после всего этого он бросил меня ради смазливого придурка!

– Почему бросил? Что за паника? Он всего лишь один раз пошел после спектакля не с тобой и не предупредил тебя об этом. Мне кажется, ты сама себя накручиваешь.

Но Нинка и слушать меня не хотела:

– Я боролась! Я все делала! С родителями поругалась! Они меня уже ненавидят за то, что я ни в какую не соглашаюсь! Сижу тут как дура, только чтобы с ним быть…

– Куда не поехала? На дачу? Так вроде до каникул долго еще…

– Да при чем тут дача? В Израиль. Все давно хотят. И никто из-за меня не едет.

– А ты что, еврейка, что ли?

– А ты мою фамилию видела?

– Я в этом вообще не разбираюсь. Мне казалось, что Альперн – немецкая фамилия… Еврейская, немецкая – для меня один хрен.

– Все бы так думали…

– Да какая разница?

– Ты совсем ничего не знаешь. Вот Коля никому не разрешал до меня докапываться. А теперь вот…

– По-моему, ты драматизируешь. Кому какое дело, какая у тебя фамилия? И потом, как ты могла такое подумать… Коля и Володя… Ерунда какая-то. Одно к другому никакого отношения не имеет. В огороде бузина, а в Киеве дядька…

– Это ты не можешь представить, потому что ты дура без воображения!

– Обзываться не надоело?

– Ладно, прости.

– А в Израиле что будешь делать?

– Не знаю… Не думала об этом – и не хочу думать. В армию придется идти…

– Там женщин в армию берут?

– Там всех берут… Потом мои выдали бы меня замуж за какого-нибудь приличного еврейского мальчика… Даже представлять противно… Язык чужой… Нет, не поеду.

Мы дошли до Нинкиного дома. Напоследок она повернулась и сказала:

– Ладно, я уже успокоилась.

Подошла к припаркованным рядом с подъездом «жигулям», наклонилась к зеркальцу, вытерла тушь и помаду носовым платком.

– Пока.

– Пока. Только ты ему ничего не говори.

Я кивнула и повернулась.

– Ничего, слышишь, ничего не говори! – крикнула она мне в спину. – Ничего этого не было!

5

– Люблю тебя.

– И я.

– Я тебя больше.

– Давай еще посоревнуемся.

– Странное получится соревнование. И немножко грустное.

– Почему?

– Потому что для того, чтобы выиграть, придется вывернуться наизнанку. Давай убежим лучше?

– Куда?

– Куда-нибудь. Скажи первое название страны, которое пришло в голову.

– Менгисту Хайле Мариам.

– Ха. Это не страна, это такой подполковник в Эфиопии.

– Да и черт с ним.

– Хорошо. Тогда я. Тринидад и Тобаго.

– Это где?

– В Южной Америке.

– И что мы там будем делать?

– Лежать на песке, плавать в океане…

– Не, в океане я плавать не буду. Я акул боюсь.

– «Челюстей», что ли, насмотрелась?

– В биологическом кружке в пионерском лагере рассказывали, как они людей едят. Я потом два дня спать не могла.

– Я бы тебя от них защищал. К тому же ты смелая. На себя вон какие акулы нападают, а ты не боишься.

– Боюсь, Мишка. Я очень боюсь. Просто рожу такую делаю.

– Иди сюда, храбрая ты моя. – Мишка прижал меня к себе. – Черт, полчетвертого, мне пора.

– Давай.

– Вот еще что. Только ты сразу не открывай, подожди, пока я уйду. – Он достал из кармана куртки маленький блокнот. – Не сразу, ладно?

– Ну хорошо, хорошо.

Мишка чмокнул меня в щеку и вышел за дверь. У меня в руках остался блокнот. Заглянула одним глазом – в столбик. Значит, стихи. Налила чаю, добавила три ложки сахара, размешала, нарочно все делала медленно.