Джинсы, стихи и волосы - Евгения Борисовна Снежкина

– Ну ты даешь, Ленка!

Даже Тамара Михайловна захлопала.

Лена залилась краской, спустилась со сцены и постаралась пристроиться куда-нибудь в дальний угол зала.

Володарский пришел в себя:

– Поздравляю! Сегодня мы были свидетелями рождения таланта! Вот видите, вот о чем они говорили! О судьбе и предназначении! Сама судьба привела вас, Леночка, под эту крышу, к нам. А мы теперь будем, как сказали бы наши герои, свидетельствовать перед небесами, что увидели живой и яркий талант!

Лена уже не знала, куда деться от смущения, и предложила нам почитать стихи. Но после сегодняшнего открытия читать ничего никому не хотелось. Ну это ж надо было… Вот так Коля ее привел, потом она сидела-сидела на месте, приставала с глупыми вопросами, а потом – бац! Это надо было переварить. К метро шли молча. Лена как-то робко и с надеждой смотрела на нас, будто она нас огорчила и теперь старается загладить вину. А у нас просто не было слов.

Коля первый нашел что сказать:

– Ленка, это было мощно. Ты просто молодец. Почему ты раньше не показывала, что так умеешь?

– Я и не умела. И не знала, что умею. Мне важно было представить себе, что она делает. Как ходит, о чем думает. И потом, когда ты начал объяснять, – вдруг щелк! – и получилось!

– И как теперь с тобой на одной сцене стоять? Нам так слабо… – сказала я.

Лена потупилась. Еще некоторое время шли молча, потом Коля опять заговорил:

– Макс ведь ее действительно спасти хотел. Жалко ее. Кроме Макса и вот этого романа на троих, в ее жизни ничего не случится.

– Так чего жалеть? Она, как и остальные, мечтала о любви. О любви запретной. И получила ее, – не согласилась я с Колей.

– Да нет, они, скорее, мечтали о свободе. Любовь, настоящую спасительную любовь, когда любящий приносит себя в жертву, переизобретет лет через тридцать Булгаков.

– Ирония здесь в том, что его героиню тоже будут звать Маргаритой, – добавила Нина. – А у ее возлюбленного имени нет. Совсем как у нас – постоянные женские роли – и временные мужские.

– Это тебя занесло, пардон, – сказал Коля. – Я бы сказал, что отсутствие имени там – отсылка к раннему Средневековью, как и общая концепция дьяволиады.

– Какой дьяволиады? – не поняла я.

– В романе дьявол посещает Москву, чтобы посмотреть на москвичей.

Я вздохнула:

– А в школьной библиотеке этот роман, о котором вы сейчас, он есть? И кстати, как он точно называется?

Терпеть не могу вот этот снисходительный взгляд Нины.

– Называется «Мастер и Маргарита». Его однажды опубликовали в «Роман-газете», и то не целиком. Потом никаких изданий не было.

– Ок. Будем искать.

На этот раз точно нужен Валенок. И пусть Бранд мне все уши оборвет, но этот роман про любовь и дьявола мне прочитать просто надо.

3

Валенок сидел за любимым столиком нашей компании, у окна, который превратил в рабочее место. На подоконнике стоял его портфель, а сам стол был засыпан бумагами. Он потянулся к портфелю, вытащил кондуит, накалякал там что-то, потом достал небольшую зеленую книжку.

– На, держи.

На картонной зеленой обложке было вытиснуто «Материалы пятнадцатой океанографической конференции».

– Это что?

– Ты под обложку смотри. Из личных запасов. Между прочим, тамиздат.

Я открыла книжку. Действительно, внутри была еще одна зелено-желтая обложка тонкой бумаги, на которой было написано «Мастер и Маргарита».

– Экскурсию небось захочешь…

– Экскурсию?

– Прочитаешь – поймешь. В общем, я не против. Только надо будет время выбрать.

– Хорошо.

По традиции, заведенной Брандом, принесла кофе не только себе, но и Валенку. Он продолжал что-то писать.

– А это что?

– Так, ничего. Заявление в суд.

– Ни фига себе! Ты умеешь? А с кем будешь судиться?

– Да с военкоматом.

– Зачем?

– В армию не ходить, понятное дело.

– А так, чтобы без военной кафедры, можно?

– В принципе, по суду отбиться можно, но не у всех получается. Я просто отдельно зарубился. Моя личная задача.

– Как?

– Я их пытаюсь сейчас по двум флангам обойти. Первый – типа у меня религиозные убеждения не позволяют брать в руки оружие.

– А ты верующий?

– Ну так… Просто знакомый священник может справку написать, что я в церковь хожу. Не без проблем, но может. Но на этом направлении шансов немного.

– А второй?

– Что я единственный кормилец бабушки-инвалида.

– Правда единственный кормилец?

– По бумагам – да.

– Ничего не понимаю. Ты работаешь?

– В школе лаборантом.

– Ты сирота?

– Родители за сто первым километром живут.

– Где?

– Сто первый километр – когда из тюрьмы выпускают, нельзя в Москве обратно прописаться. Они там живут, работают. Иногда я к ним езжу, они денег подкидывают.

– А за что их посадили в тюрьму?

– За что, за что… За книжки.

– А ты почему в Москве?

– Правда, долго объяснять. Потом как-нибудь. В общем, официально я сирота, живу у бабушки.

Я поняла, что от Валенка больше ничего не добьешься. Он опять погрузился в свои бумаги, и я с удивлением заметила, что когда он пишет русские буквы, они становятся ужасно похожи на те, которыми он пишет в кондуите. Мимо прошел Ли, махнул рукой, потом забился в дальний угол зала, свернулся на своем стуле калачиком и закрыл глаза. Я вышла покурить с Афганцем, мы поболтали, но книжка жгла мне руки. Поспешила в метро. Слава богу, уже на «Баррикадной» освободилось мое любимое место в углу вагона. Открыла первую страницу, прочитала «Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах…»

Очнулась на конечной.

4

О том, что происходило в школе, мы старались не говорить. И вообще мы все меньше говорили и больше целовались. И по отчаянию, с каким меня целовал Мишка, я понимала, как тяжело ему.

Сегодня целоваться он начал прямо с порога. Я сделала шаг назад, наткнулась на тапочки, чуть не упала. Он схватил меня за спину и не отрывая губ поднял на руки. Закрыл ногой дверь и понес в комнату. В комнате не сели на кресло, он положил меня на диван. Его руки метались по моей груди, бедрам. Я пыталась отстраниться, но он не отпускал меня и все крепче и крепче прижимался. Казалось, он хотел быть еще ближе ко мне, ближе, чем одежда и даже кожа. Я то пыталась отстраниться, то опять обнимала его. Мне сложно было дышать. Потом я почувствовала боль в том месте, где он меня целовал в шею.

– Черт, Мишка! Так же нельзя!

– Нет, давай еще. – И он опять прильнул ко мне.

Я грубо оттолкнула его.

– Нет… Давай еще… Пожалуйста… – В глазах у