Джинсы, стихи и волосы - Евгения Борисовна Снежкина

события, кто-то радостные образы, кто-то угрозу, кто-то наоборот. Но на самом деле на бумаге ничего этого нет. Это просто пятна. И когда пациент говорит о том, что он видит, это не работа художника, который создал пятна, а работа мозга того человека, который на них смотрит. Поняла?

– Кажется, да. Но не поняла, почему это плохо.

– Потому что поэт должен работать со словом и ни с чем другим.

И тут вклинился Володарский:

– Ниночка, я тоже не понимаю, в чем тут претензия. Поэты работают не только со словом, но, конечно же, и с публикой. Вспомните, как поэты собирали стадионы… Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина.

– Публика дура, – отрезал Коля.

– Хорошо, но английский-то вы откуда знаете? – спросила я обоих.

– Спецшкола, – как обычно снисходительно сказала Нина.

Я замолчала. Ребята всегда давали много пищи для размышлений, и здесь явно было над чем подумать.

Мы все посмотрели на Володю. Володя смотрел на маму. Тамара Михайловна спала.

4

Пить хотелось невыносимо. Поэтому пришлось бежать в столовку, хотя я прекрасно понимала, что Ленка и Светка следуют за мной повсюду, как акулы за запахом крови. При любой возможности пристраиваются ко мне за спину, чтобы сделать какую-нибудь гадость. Вот и сейчас слышу ласковый Светкин голосок: «Тетя Даша, не продавайте ей ничего! У нее сифилис!»

Чтобы достать мелочь, поставила портфель, протянула деньги буфетчице, схватила стакан сока и сделала первый глоток. И тут чья-то нога метким движением выбила портфель. И понеслась. Все, кто был в столовой, начали играть портфелем в футбол. Я только слышала восторженные визги Ленки и Светки «Жирный сифак!», «Давай мне!», «Сюда!». Портфель раскрылся, из него полетели учебники и тетради. Я попыталась кричать им «прекратите», даже тетя Даша вышла из-за стойки и тоже попросила перестать, но матч не закончился. Тогда пришлось поставить стакан на стол и подбирать тетрадки.

Но им этого показалось мало. Я ощутила, как Ленкина туфля оказалась на моей руке. Каблуком она давила мне на костяшки пальцев. Давила и давила. Я подняла на нее глаза.

– Не ходи в места, где люди едят. Сифилитичка. – И придавила руку еще сильнее.

Я вырвалась. Схватила Ленку за щиколотку и вывернула ее на максимум. Ленка упала. Я схватила портфель и все, что было под рукой, включая стакан, и пошла к выходу, стараясь не сорваться на бег.

В спину мне летели Светкины вопли:

– Сука! Проститутка!

Тут я спокойно развернулась, посмотрела на Светку и одним движением вылила на нее весь стакан томатного сока. Светка замерла. Кровавая жижа стекала по ее морде, капала на белый воротник и фартук. Я удовлетворенно посмотрела на результат, развернулась на пятках и пошла к выходу, размахивая портфелем. Да и фиг с ними, с тетрадками и учебниками, которые остались в столовке. Все равно вернут. Или не вернут. Неважно.

5

Я сидела и ждала Бранда. Вообще тусоваться на Петровке дело довольно хитрое. Денег у меня, как правило, только на две чашки кофе, а сидеть в кафе часов до шести или семи, если руки нечем занять, тягостно. Тем более в декабре, когда от холода на улицу и носа не высунешь. Поэтому я освоила целое искусство, как растянуть две чашки кофе часа на три. Пить надо медленными глотками и наслаждаться каждым из них, а иногда делать жалостливые глаза, чтобы кто-нибудь угостил. На этот раз рядом был Ангел. Я попробовала свой трюк на нем. Ангел посмотрел на меня, и вдруг его как подменили. Голос изменился, а улыбка стала обольстительной.

– Слушай, а ты красивая.

– Да ладно.

– Верь мне, я художник. У тебя лицо красивое и губы, и ореховый цвет глаз редко встречается. – Ангел по погладил меня по мочке уха.

– Садись ко мне. Какая грудь… Хочешь моделью подработать?

– Хочу. Деньги нужны.

– Могу пристроить в училище. Правда, тебя там с руками оторвут!

Ангел схватил меня за задницу и попытался поцеловать.

– Подожди, я же тебе совсем не нравлюсь.

– Мне все женщины нравятся…

– Ну как же…

– Любовь, знаешь, она порхает где хочет, просто в какой-то момент мы с тобой…

Тут сверху раздался голос Бранда:

– Слышь, ты, принц Лихолесья, если хочешь ее трахнуть, сделай это сейчас. Ей четырнадцать, а у тебя завтра бездник, если я правильно помню.

Ангела передернуло, он немедленно опустил руки, а через минуту его вообще смыло. Пошел искать других моделей, наверное. Бранд вытащил кассеты.

– На, держи. Здесь «День серебра», «Радио „Африка“» и квартирник.

Я схватила кассеты и прижала их к сердцу.

Брант протянул двадцать копеек:

– Сходи за кофе, я устал как черт.

Когда я вернулась с кофе, Бранд положил голову на руки и почти спал.

– Совсем устал?

– Ну а как ты думаешь? После суток всегда как мертвый.

– Там очень тяжело?

– Очень. Но иногда и смешно бывает. Сегодня, например, нас вызвали на белочку. Вкатили мы клиенту релашечку, вызвали психиатров. Сидим – напарник, клиент и я на табуретках по трем углам. Сидим, курим. Приезжают психиатры, заходят. А что на клиенте какая-то шинелька, что у нас бушлаты. И рожи одинаково смурные, и курим «Беломор». В общем, непонятно, кто из нас клиент. Ну и санитар такой начинает задавать наводящие вопросы, типа что мы здесь делаем. Я поднимаю голову и говорю: «Комаров гоняем». Санитар разворачивается, начинает потирать ручки и идет ко мне: «Давно ли гоняем? Какое на дворе время года?» Ну я бушлат приоткрыл, форму показал – ребята, я не клиент, клиент там, в углу.

Я рассмеялась.

– Слушай, а ты в Питере на концерт «Аквариума» ходил?

– Сто раз.

– Прямо его видел? Какой он?

– Какой… С челкой. Нос такой…

– Красивый?

– Ну что ты меня спрашиваешь, как будто я в этом разбираюсь.

– А как ты узнаешь, когда концерты?

– Заходишь в рок-лабораторию, там обычно объявления висят. В «Сайгоне» у людей можно узнать, у кого когда квартирник. Ничего сложного.

– Везет тебе…

– Я тебе сто раз говорил, поедем.

– Родители не отпускают. Я уже рассказывала. Да и в школе все погано.

– Как хочешь…

– А чего ты здесь устроился? Ты же Москву ненавидишь и в Питер мотаешься все время?

– Ну, как тебе сказать. У меня там отец, а тут мать.

– Развелись, да? А почему?

– Как обычно. Отец у меня врач-светило, а там молодая практикантка. Старая жена надоела. Развод, тапочки по почте, сына в форточку. Мать гордая, дед устроил ей перевод в Москву. Так что она теперь тоже профессор, все чики-пуки.

– Так ты чего, профессорский сынок? Мажор?

– Ладно, языком-то не копти.

Тут раздался шум, и в Петровку ввалились человек двадцать волосатых. Все веселые, балагурили и обнимались, у одного