Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

Придя к себе, я только тогда почувствовал, как я устал. 25-го был большой обед у Щукиных, 26-го – у Морозовых, а 27-го в Москву приехала принцесса Александра Гогенлоэ-Лаутенбург со своим мужем принцем Гогенлоэ.

Они провели в Москве три дня; были на дворянском балу и 29-го уехали обратно в Петербург. С ними уехали и их высочества до 10-го февраля.

Я остался в Москве и, пользуясь свободным временем, усиленно занялся опекунскими делами. Надо было составить первый годовой отчет по опеке, а для этого надо было проверить годовые отчеты по всем имениям и московской конторе, составить сводку, вывести % доходов. Работа для меня непривычная и кропотливая. Я почти никуда не выезжал, все время отсутствия великого князя у меня ушло на составление отчета.

10 февраля великий князь вернулся. До поста оставалось десять дней. У их высочеств за это время был только один бал в последний день масляной недели.

18 февраля в залах Строгановского училища в присутствии их высочеств торжественно открылась Германская художественная выставка. Встречал и давал объяснения германский консул барон фон Гумбольдт. Выставка была очень интересная.

На первой неделе поста их высочества говели, и мы, лица свиты, также. На второй неделе начались спектакли Итальянской оперы в Большом театре.

27-го февраля состоялся первый спектакль. Давали «Евгения Онегина» со знаменитым Мазини в роли Ленского.

Спектакль был очень интересен, но Мазини, как всегда, играл неряшливо, что очень портило впечатление.

1-го марта я, с разрешения великого князя, выехал в Костромскую губернию в имение Михалкова «Кузьминку». Первый раз я туда ездил летом, теперь пришлось эти 360 верст сделать в санях. Между Костромой и г. Судиславль дорога была до того изъезжена, что прямо мука была ехать. Я ехал тройкой в больших санях, ухабы были невероятные. Меня предупреждали, но я никак не мог себе представить того, что пришлось увидать и испытать.

Тройка моя совсем скрывалась в них, кроме того, ухабы были и поперечные – тогда сани раскатывались в сторону и увлекали за собой лошадей, которые поворачивались вместе с санями, иногда настолько, что делали полный оборот и оказывались по направлению противоположному тому, куда мы ехали. Приходилось тройку разворачивать. Такие случаи бывали со мной не раз. Это было прямо изводяще. Бывали и такие глубокие ухабы, что тройка уходила куда-то в преисподнюю и затем карабкалась кверху. Мне рассказывали, будто в старину, в снежные зимы ухабы были настолько глубокие, что раз целая семья, ехавши в огромных санях и спустившись в ухаб, не могла из него выбраться, лошади выбились из сил. Тогда они все преспокойно остались на дне ухаба, чтобы дать лошадям передохнуть, развели самовар и уселись очень уютно пить чай, как ни в чем не бывало.

Промучившись страшно, я наконец после 7-часового пути достиг г. Судиславля (50 верст). От Судиславля дорога стала лучше. Проехав два перегона, нельзя уже было ехать тройкой в ряд, пришлось перепрячь ее гусем.[508] Впервые мне пришлось так ехать, дорога стала совсем ровная, и мы летели по 18 верст в час. Я любовался, как ямщик ловко управлял тройкой гусем, имея в руках шесть возжей и пуская в ход длиннейшее кнутовище, которым он, касаясь передней лошади, указывал ей направление, по которому она должна была скакать. Первые две лошади всегда бежали вскачь, коренник же рысью, иногда красивой иноходью. Меня все это так занимало, что я весь путь, если не считать этих ужасных 50-ти верст до Судиславля, сделал незаметно. От Кологрива до Кузьминки через гать, по которой я промучился в 1899 году летом, теперь, зимой, я проехал одним махом. Весь путь 360 верст я сделал в 34 часа, обратно на три часа больше, было труднее ехать, кое-где начало уже таять, и дорога испортилась. В имении я пробыл 10 дней, успел все осмотреть, ознакомился в лесах с выборочной рубкой, побывал и на реке Унже, где уже строили барки и готовили плоты для сплава леса на Макарьевскую лесную ярмарку. Все это было для меня ново и интересно.

Вернувшись в Москву 10-го марта, я нашел у себя на столе предписание великого князя о назначении меня в Комиссию по принятию мер к безопасному пребыванию государя в Москве. Их величества должны были приехать в Москву к страстной неделе, чтобы говеть и встретить Светлое Христово воскресенье в белокаменной столице.

Пребывание государя в Москве предполагалось в течении трех недель. Председателем комиссии назначен был и.д. обер-полицмейстера Трепов. Я очень был доволен, что великий князь опять меня назначил в эту комиссию. Помимо работы по городу, мне была поручена охрана генерал-губернаторского дома, я был назначен комендантом дома на все время пребывания их величеств в Москве, так как предполагалось, что государь и императрица будут часто приезжать к их высочествам. В мое распоряжение было назначено для охраны дома 25 нижних чинов 5-го гренадерского Киевского полка, шефом которого был великий князь, и 12 нижних чинов Московского жандармского дивизиона.

На следующий же день моего возвращения в Москву я весь погрузился в работу – до высочайшего приезда оставалось не более трех недель, а работы было много. Под председательством Трепова было очень приятно работать, в комиссии царила атмосфера полного доверия. Работа же моя по охране генерал-губернаторского дома была вне комиссии, я по ней отдавал отчет только великому князю, который мне доверял безусловно, и за все время не было ни одного случая, чтобы великий князь в чем-нибудь не согласился со мной. Это чувствовали все, и потому у меня и не было никаких недоразумений даже с прислугой, с которой всегда было труднее всего. Мои распоряжения исполнялись всеми беспрекословно. Работать при таком доверии было одно удовольствие.

Во время моего пребывания в Костромской губернии, 5-го марта, последовало назначение великого князя Константина Константиновича главным начальником военно-учебных заведений, а на его место командиром Преображенского полка был назначен свиты его величества генерал-майор Озеров. Оба эти назначения показались мне вполне соответствующими, и я порадовался за военно-учебные заведения, что они получили в лице великого князя Константина Константиновича достойного начальника. Он вполне подходил к этому ответственному назначению, будучи высокообразованным человеком, он соединял в себе все лучшие качества души: мягкость, доброту, самоотверженность, добросовестность. Кроме того, он любил детей и молодежь и подкупал их своей лаской. Недостатком его было то, что он не был в состоянии быть достаточно строгим тогда, когда это бывало необходимо.

Что касается назначения Озерова командиром родного мне Преображенского полка, оно меня очень порадовало, я был дружен с ним и хранил о нем самое дорогое воспоминание совместной службы в полку, когда он командовал 3-й ротой, а я был субалтерн-офицером[509] в 4-й роте, помещавшейся рядом. В антракте между занятиями мы, офицеры 3-й и 4-й роты, всегда находились вместе и были все очень дружны.