Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

В Москве между тем царила предпраздничная суета. 24-го декабря, как обычно, у их высочеств была елка. В большом зале Александринского дворца зажжены были после всенощной три большие разукрашенные елки, масса подарков разложены были по столам и под елками. Одна из елок была для великого князя, другая – для великой княгини, третья – для лиц свиты. Накануне приехал великий князь Павел Александрович, привез мне утешительные вести о здоровье моей сестры и посылку с подарками от нее. Я получил от великой княгини чудную картину пастелью художника Михайлова, немного, правда, декадентскую, но которая мне страшно понравилась на выставке Московских художников – на зеленом лугу среди крупных маков – индюки.

Меня особенно тронуло при этом внимание великой княгини – на выставке московских художников я был с их высочествами, и великая княгиня заметила, что я остановился перед этой пастелью и прямо не мог оторваться от нее, до того она мне понравилась. Тотчас же великая княгиня ее купила по секрету от меня, и вот, на елке, я увидал ее среди своих подарков. Кроме того, от нее же я получил плоский карандаш в серебряной оправе и бювар очень красивой кожи.

От великого князя я получил в подарок серебряного зайца работы Фаберже в память осенних охот в Ильинском. Кто-то при этом заметил, что мне следовало подарить кошку, а не зайца. Но это не имело успеха – великая княгиня вспыхнула, вспомнив осенний инцидент на охоте, и все замолчали.

Затем великий князь подарил мне еще дорожную флягу для коньяка. Последние дни декабря провели тихо. Из-за траура по цесаревичу на вечера и в театры не ездили, я почти не выезжал из Нескучного.

31-го декабря после вечернего чая поднялись в церковь и за молебном встретили последний год XIX столетия.

1900 год

Наступил 1900 год, на второй же день я уехал в Петербург по делам опеки Михалкова, надо было провести несколько дел в Сенате по продаже недвижимых имуществ, не приносивших дохода и обременявших опеку. Остановился я у своей сестры во дворце великого князя Павла Александровича, благодаря чему мог с ней проводить все ее свободное время. Очень хорошо и удобно прожил я две недели, с успехом провел в Сенате дела по опеке, бывал в родном полку, виделся с друзьями.

Пока я был в Петербурге, в Москве 6-го января праздновали 75-летие Большого театра, открытие которого было в 1825 году того же числа при директоре императорских театров Кокошкине и генерал-губернаторе Москвы князе Голицыне.

При открытии театра шел специально написанный Дмитриевым пролог «Торжество муз», роль гения России исполнял Мочалов, Аполлона – певец Лавров, Талии – Львова-Синецкая и Терпсихоры – Гюлленсор. После пролога был еще балет Альберта «Сандрильона».

В 1853 году Большой театр пострадал от пожара и открылся вновь в 1856 году. Занавес изображал въезд в Москву князя Пожарского и висел до 1896 года, когда ко дню коронования был заменен другим, с видом на Москву с Воробьевых гор. В день юбилея шел возобновленный пролог «Торжество муз»[505] с музыкой Симона, затем пьеса Мольера «Мещанин во дворянстве» и балет «Волшебная флейта». Мне очень жаль было, что я пропустил этот спектакль.

Накануне моего отъезда из Петербурга я присутствовал на торжестве моей сестры. В общине Св. Евгении, председательницей коей была моя сестра, состоялось освящение и открытие нового здания амбулатории и хирургического павильона на 30 кроватей, сооруженного Ю. С. Нечаевым-Мальцевым во имя Св. Дмитрия Солунского, а также и терапевтического (имени Александра III) на 20 больных. Я был страшно рад за свою сестру, которой удалось довести это дело до конца, и получил от этого огромное удовлетворение.

15-го числа я вернулся в Москву. Великий князь меня встретил словами «наконец-то вы вернулись!» Как только я пришел к себе, мне принесли из конторы списки офицеров Московского гарнизона для отметки, кому из них надлежит послать приглашение на предстоявший на другой день бал у великого князя. Это лежало на моей обязанности, великий князь доверил мне эти приглашения, так как я как дирижер близко сталкивался с танцующими и знал их хорошо.

Эта обязанность была мне не особенно приятна, так как иногда я бывал в большом затруднении, когда приходилось сильно ограничивать число приглашаемых на маленькие и более интимные балы. На лестнице у себя я застал целую вереницу просителей, дожидавшихся меня, а на письменном столе массу записок. Таким образом, я сразу попал в водоворот.

Вечером обедал, как обычно, у их высочеств, после обеда играл в винт с великим князем. На другой день было воскресенье, утром была обедня, днем я ездил в гимназию Фишер навестить свою опекаемую Марицу Михалкову, обедал у старика Михалкова. Вечером у великого князя был первый бал в этом сезоне. Говорили, что было очень оживленно, но мне так не показалось, так как я был вял и дирижировал без увлечения. 1-ю кадриль я танцевал с графиней Менгден, 2-ю – с дочерью попечительницы Иверской общины Ивановой-Луцевиной, 3-ю – с Л. Г. Щукиной и мазурку – с княгиней Юсуповой. На другой день пришлось заниматься делами опеки с управляющим московской конторой[506].[507]

12-го в Большом театре, в бенефисе Хохлова, шел «Евгений Онегин». Я поехал на два акта. Овации были без конца. Когда Хохлов – любимец московской публики – появился на сцене, то он долго не мог начать петь, гул от аплодисментов стоял в зале и не прерывался в течение, пожалуй, пяти минут. Он получил массу подарков. По окончании спектакля аплодисменты не прекращались даже после того, как погасили огни. У выходного подъезда группа поклонников его ожидала и, подхватив на руки, донесла до кареты. 23-го января я сопровождал великого князя на свадьбу дочери графа Сергея Дмитриевича Шереметева, прелестной Марии Сергеевны с графом Гудовичем, петербургским уездным предводителем дворянства. Свадьба происходила в церкви Шереметевского странноприимного дома на Сухаревской площади. Было очень торжественно, невеста была очаровательна.

Вечером у великого князя был второй бал сезона, я был в ударе, и потому мне казалось, что все веселились и танцевали от души. Бал продолжался до 4-го часа, после чего я еще посидел с великим князем, пока он ужинал. Во время бала он никогда не садился ужинать, а как хозяин обходил все столы, наблюдая, чтобы везде все было одинаково хорошо подано. Присаживался он при этом то к одному, то к другому столу.

Придя к себе, я только тогда почувствовал, как я устал. 25-го был большой обед у Щукиных, 26-го – у Морозовых, а 27-го в Москву приехала принцесса Александра Гогенлоэ-Лаутенбург со своим мужем принцем Гогенлоэ.

Они провели в Москве три дня; были на дворянском балу и 29-го уехали обратно в Петербург. С ними уехали и их высочества до 10-го февраля.