Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

Утром встал в 7 часов и, напившись кофе, пошел к профессору психиатру Менделю. Он меня встретил сначала подозрительно, но когда я ему подробно все рассказал, стал любезнее, разговорился и дал мне рекомендательное письмо к одному доктору, у которого, по его словам, была лучшая лечебница. Это было в 1/2 часа езды от Берлина. Приехав туда, я был совершенно разочарован, все мне не понравилось, и местность, и лечебница, и врачи. Вернулся в Берлин в самом скверном настроении – решил ехать в Констанц и Герлиц. Пораздумав, пришел к заключению, что если ехать в Костанц, то не попаду в Герлиц и в Москву попаду только вечером в страстную пятницу, а мне хотелось вернуться не позже четверга. Затем меня не особенно тянуло в Констанц – очень уже далеко и дорого было бы туда ездить навещать Михалкова. На основании этих доводов я и направился в Герлиц – небольшой городок прусской Силезии близ Бреславля, куда приехал в 2 часа ночи.

Герлиц мне очень понравился своей чистотой и тишиной, это был очень небольшой городок. Трамвай обегал весь город в какие-нибудь 40 минут. Был только один вожатый, кондуктора не было, и каждый входивший опускал монету в 5 пфенигов в висевшую кружку при входе в вагон. Если у кого не было мелкой монеты, то он подходил к двери вожатого, открывал окошечко, и клал на полочку ту монету, которая была у него. Вожатый тотчас же вынимал пакетик с мелочью на 20 или 50 пфенигов или на 1 марку и клал на полочку, а монету брал к себе в мешок. Я раз проехал нарочно два раза весь круг и не заметил никого, кто бы проехал даром. Я подумал – вот бы у нас пустить такой трамвай – немного бы выручило городское управление.

Утром, рано, я отправился в лечебницу известного профессора Кальбаума.[497] Она оказалась на краю города среди очень живописной местности, кругом сосновый лес, один большой корпус и много мелких домов были разбросаны в чудном парке. Доктор Кальбаум мне страшно понравился, вся его семья очень симпатичная, его мать – вдова знаменитого Кальбаума – вела все хозяйство. На кухне у нее и в кладовых была такая чистота, что нельзя было не восторгаться. Все помещения были просторные, светлые, комнаты чудные. Лечебница превзошла все мои ожидания. Я тотчас же, не колеблясь, выбрал небольшое помещение из трех комнат, при них ванная, буфет и комната для двух человек прислуги. За все это, можно сказать, роскошное помещение, со столом и всеми расходами 2000 марок в месяц. Я страшно был рад, что нашел как раз то, что искал, и мог устроить моего больного друга с таким удобством. Я дал задаток, условился, к какому дню помещение должно быть совсем готово и нанята прислуга, пообедал в кругу симпатичной семьи Кальбаума и с облегченным сердцем выехал на другой день утром домой через Сосновицы, приехал в Москву в четверг на Страстной неделе.

Я рад был, что вернулся к этим торжественным дням Страстной седмицы, мог и отговеть. Причащался я впервые в Светлое Христово воскресенье за обедней в генерал-губернаторском доме. Среди всей праздничной нарядной толпы я был один причастник. На душе было вдвойне радостно и празднично, совсем особенное удивительно хорошее чувство наполняло мою душу. В Успенский собор я к заутрене не ездил, всю службу простоял в церкви генерал-губернаторского дома.

После обедни разгавливались у их высочеств, приглашены были к разговенью все состоявшие при великом князе лица, не семейные.

Первые дни Пасхи были радостные, как всегда, но суетливые. На третий день были спектакли во всех императорских театрах в пользу Иверской общины. Все хлопоты по их устройству я взял на себя. Увы, мы собрали вместо ожидаемых 6000 рублей всего 3000 со всех трех театров, театры почему-то были наполовину пусты. Очень меня это огорчило.

В начале мая их высочества ездили в Петербург ко дню рождения государя, и великий князь взял меня с собой. Я был очень рад повидать свою сестру, которая как раз жила в то время в Царском, куда мы и ехали.

6-го мая была обедня в церкви Большого Царскосельского дворца и высочайший выход. После обедни – парадный завтрак в чудном зеркальном зале Большого дворца.

9-го мая, в день храмового праздника гатчинских синих кирасир,[498] состоялся церковный парад этому полку в Высочайшем присутствии в Гатчине. Великий князь, числившийся в списках полка, присутствовал на параде, я был при нем. Было очень красиво, полк в белых колетах был выстроен длинной лентой на плацу, золотые каски с орлами блестели на солнце. Парад очень удался, полк стройными колоннами два раза прошел мимо государя и своего шефа. По окончании парада в Гатчинском дворце, был завтрак.

Вернулись в Москву 10-го мая, 15-го я выехал в Курск навестить брата, посмотреть, как он устроился на новом месте, пробыл у него сутки. Накануне моего отъезда к нему я устроил у себя чай, пригласил великого князя и великую княгиню и моих сотоварищей по свите. Был у меня чай с разными печеньями, конфеты, фрукты, красное и белое вино. Их высочества были очень в духе, особенно великий князь, который все время шутил, поддерживая общее веселое настроение.

По возвращении от брата из Курска я пробыл в Москве всего один день и, с разрешения великого князя, выехал в Костромскую губернию в имение Михалкова. Оно было расположено в 40 верстах от уездного города Кологрива. Всего же на лошадях пришлось проехать 360 верст, из коих до Кологрива от Костромы по почтовому тракту 320. Впервые мне пришлось проехать на лошадях такой длинный путь.

Приехав в Кострому, я остановился в номерах весьма неприглядных и отправился искать лошадей. Мне рекомендовали обывательских, говоря, что я на них доеду скорее, чем на почтовых, что обывательские лошади лучше и не придется ожидать на станциях. Я и решил до заштатного города Судиславля (50 верст) проехать на обывательских, а там уже на почтовых или земских. Чтобы не терять времени, решил ехать день и ночь. Нашел прекрасную тройку с тарантасом довольно покойным и, без перемены лошадей, очень быстро доехал до Судиславля. Оттуда, меняя лошадей на каждой станции земской почты, доскакал в буквальном смысле до Кологрива. Погода была чудная, тепло, ночи лунные, все было для меня так ново, интересно, что я совсем незаметно доехал до Кологрива. Ночью мог подремать в тарантасе, так как дорога была довольно сносная. Ехал я не более суток, у меня был открытый лист от губернской земской управы, так что нигде задержки в лошадях не было и перепряжка на станциях брала не более 5–10 минут, удивительно все было тогда приспособлено для быстрого передвижения. В Кологриве я остановился на указанном мне управляющим имением постоялом дворе и застал там высланных за мной лошадей из имения.

Насколько было хорошо ехать 320 верст от Костромы до Кологрива, настолько было ужасно от Кологрива до имения 40 верст. Имение в 20 000 десятин находилось на оазисе среди болот, покрытых хвойным лесом, попасть в него нельзя было иначе, как переехав непроходимые болота около 20 верст шириной. Через это болото была построена гать. Когда-то она была хороша, но так как ее построили и затем не ремонтировали, то бревна очень скоро прогнили, многие провалились в болото, обломались, и, когда я впервые проезжал эту гать, она представляла собой нечто невероятное – ехать, естественно, можно было только шагом и поминутно приходилось останавливаться. Лошади проваливались иногда по брюхо, тарантас тоже куда-то уходил, того и гляди опрокинется. Жаль было смотреть на лошадей, как они мучились на этой гати, прижимались друг к другу, чтобы не провалиться в яму. Раза два приходилось вытаскивать лошадей. Целых 8 часов я ехал эти 40 верст.