Герои, почитание героев и героическое в истории - Карлейль Томас

57 Надгробная надпись Джонатана Свифта.

58«Араукана» – героическая «конкистадорская» поэма Алонсо де Эрсилья-и-Суньиги (1533–1594), посвященная покорению испанцами чилийского племени арауканов. – Примеч. пер.

59 См. «Memoirs of the Life of Sir Walter Scott».

60 Прозвище Эндрю Джексона, президента Соединенных Штатов (1829–1837). – Примеч. пер.

61 «Баллады шотландской границы» (англ.).

62 Наливай полнее, – пью за общую радость всех гостей! (англ.)

63 Со взглядом лорда Берли, светлым и серьезным, важным и таинственным (англ.).

Теперь и прежде

I Вступление

Мидас

Положение Англии, по поводу коего выходит теперь так много брошюр и столько неизданных мыслей возникает в каждой размышляющей голове, – это положение по справедливости признается наиболее зловещим и вместе с тем наиболее странным, когда-либо виденным в этом мире. Англия полна богатства, разнообразной продукции, могущей удовлетворять всевозможные человеческие потребности, – и тем не менее Англия умирает от истощения. Земля Англии цветет и растит с неизменной щедростью. Она колышется желтеющими нивами; густо покрыта мастерскими, орудиями промышленности, на ней пятнадцать миллионов работников, признанных за самых сильных, искусных и усердных, которых когда-либо производила Земля. Эти люди все налицо; работа, которую они исполнили, плод, который они из нее извлекли, – налицо, вокруг нас, в изобилии, бьющем через край. Но смотрите: пронеслось, как по волшебству, некое повеление, возгласившее: «Не прикасайтесь к этому, о вы, Работники, вы, Хозяева-работники, вы, Хозяева-тунеядцы! Никто из вас не прикоснется к этому! Ни одному из вас не должно быть от этого лучше; это – запретный плод!» Это повеление, в его наиболее грубой форме, падает прежде всего на бедных Работников. Оно падает также и на богатых Хозяев-работников, его не могут избежать и богатые Хозяева-тунеядцы и ни один самый богатый или высокостоящий человек, все должны быть равно им принижены и сделаны достаточно «бедными», в денежном смысле или в ином, гораздо более роковом.

Из этих, достигающих своей цели, искусных Работников около двух миллионов, как теперь считают, сидят в Работных домах, Тюрьмах по Закону о бедных1 или имеют «пособие на воле», вышвырнутое им через стену. Ибо работная Бастилия переполнена так, что готова лопнуть, и строгий Закон о бедных сокрушен в прах другим, еще более строгим. Они сидят там вот уже много месяцев; их надежда на освобождение все еще ничтожна. Сидят в Работных домах, называемых так в шутку, потому что в них нельзя исполнить никакой работы. Миллион двести тысяч работников в одной Англии; их искусные руки парализованы и праздно покоятся на скорбной груди; надежды, планы, доля участия в этом прекрасном мире – все это замкнуто тесными стенами. Они сидят там, запертые, как бы под влиянием каких-то страшных чар. Они рады быть в тюрьмах и быть заколдованными, чтобы только не умереть с голоду.

Живописный Турист, в солнечный осенний день, встречает на своем пути, среди этого благословенного королевства Англии, Объединенный работный дом. «Проезжая мимо Работного дома святого Ива в Хантингтоншире, прошлой осенью, в ясный день, – говорит живописный Турист, – я видел, как на деревянных скамьях, перед дверьми своей Бастилии и внутри ее решетчатой ограды сидело около полусотни или более этих людей. Высокие, сильные, по большей части молодые или средних лет, с честными лицами. Многие из них выглядели осмысленными и даже умными людьми. Они сидели один около другого, но в некоторого рода оцепенении и, главное, в молчании, которое производило чрезвычайное впечатление. В молчании, – ибо, увы, какое слово могло бы быть ими произнесено? Вся Земля лежит вокруг, взывая: «Приходите и обрабатывайте меня, приходите и собирайте мои плоды!» – «А мы вот сидим здесь, заколдованные!» В глазах и на челе этих людей написано было самое мрачное выражение, не гнева, но печали и стыда и разнообразного невысказанного отчаяния и тоски. Они ответили на мой взгляд взглядом, который, казалось, говорил: «Не смотри на нас. Мы сидим здесь заколдованные, не знаем почему. Солнце улыбается нам, Земля нас манит; но правящими Властями и Бессилием этой Англии нам запрещено повиноваться им. Это невозможно, говорят они нам!» Во всем этом зрелище было что-то, напомнившее мне Дантов Ад, и я поспешил проехать мимо».

Столько сотен тысяч сидят в Работных домах, а другие сотни тысяч не добились даже и Работных домов! И в самой цветущей Шотландии, Глазго или Эдинбурге, их темных переулках, скрытых от всего, кроме ока Божия, и изредка Благотворительности, служительницы Божией. В них встречаются картины горя, нужды и отчаяния, такие, каких, надо надеяться, Солнце еще никогда не видало, даже в самых варварских странах, в которых только живут люди. Компетентные свидетели, среди них достойный и человеколюбивый доктор Элисон, который знает, о чем говорит, в чьих милосердых руках благородное Врачебное Искусство сделалось еще раз истинно священным, сообщают нам эти факты. Факты эти не нынешнего года и не прошлого года. Они не имеют отношения к нашему теперешнему состоянию торгового застоя, а лишь к общему нашему состоянию. Шотландия больна не острыми лихорадочными пароксизмами, а хронической гангреной. «Закон о бедных», любой и каждый «Закон о бедных», должно заметить, есть только временная мера, успокаивающее средство, а не лекарство. Богатые и Бедные, раз одни голые факты условий их существования пришли в столкновение, не могут долго существовать вместе на основании только «Закона о бедных». Это в высшей степени верно, – и тем не менее человеческие существа не могут же быть брошены на смерть! И Шотландия также, пока не найдется чего-нибудь лучшего, должна иметь свой «Закон о бедных», если Шотландия не осуждена быть притчей во языцех.

О, сколь многое здесь утрачивается! Утрачиваются высокие и трижды высокие народные доблести; крестьянский Стоицизм, Героизм; достойные, мужественные обычаи, сама душа Народного величия, вернуть которую не хватит всей руды Потоси2, в сравнении с которой вся руда Потоси и все, что можно было бы на нее купить, – пыль и прах!

Зачем останавливаться на этой стороне дела? Она слишком бесспорна, ни в ком уже более не вызывает сомнения. Спуститесь где хотите в низшие классы, Городе или Деревне, каким угодно путем, через «Сведения о Фабричном производстве», сведения «о Земледелии», «Поступление Платежей», «Комитет Рудокопов», или же просто открыв глаза и вглядевшись, – везде обнаружится одно и то же скорбное явление. Вы должны будете признать, что работающая часть этого богатого Английского Народа опустилась или быстро опускается до состояния, которому, если принять во внимание все его стороны, буквально никогда еще не было подобного.

В Стокпортском Суде, – и это также не связано с теперешним состоянием торговли, ибо относится к более раннему времени, – Мать и Отец были обвинены в отравлении трех своих детей, с целью вытянуть с «похоронной кассы» по каких-то 3 фунта и 8 шиллингов, причитавшихся за каждого ребенка. Они были признаны виновными, – и официальные власти, как потихоньку говорят, намекают, что этот случай, возможно, не единственный, может быть, лучше не углубляться в эту область. Это происходит осенью 1841 года; само преступление относится к предыдущему году или времени года. «Грубые дикари, одичалые Ирландцы!» – ворчит праздный читатель Газет, едва ли останавливаясь на этом событии. А между тем это – событие, достойное того, чтобы на нем остановиться, ибо падение, дикость и одичалое Ирландство никогда еще не были так легко допускаемы. Это совершили в Британской стране Отец и Мать, человеческие существа с белой кожей, исповедующие Христианскую религию! Они своим Ирландством, нуждою и дикостью были доведены до того, что смогли совершить это! Такие примеры – как высокие горные вершины, возвышающиеся у всех на виду, но под ними лежит целая горная область и равнина, еще невидимые. Эти люди, Мать и Отец, сказали друг другу: что нам делать, чтобы избежать голодной смерти? Мы глубоко погрязли здесь, в нашем темном подвале; а помощь далека.