Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис

Помпей ответил своим звучным голосом:

— Да, все прошло неплохо. Совсем неплохо.

Цицерон встал вместе с другими сенаторами, и через мгновение в комнату вошел великий полководец в парадном одеянии: пурпурная накидка и блестящий бронзовый нагрудник с выгравированным солнцем. Он отдал свой шлем с перьями помощнику, а его центурионы и ликторы заполнили всю комнату. Волосы Помпея были очень густыми, и он провел по ним мясистыми пальцами, придав им знакомый вид волны, изогнувшейся над его широким, загорелым лицом. Военачальник не сильно изменился за прошедшие шесть лет, только стал — если это было возможно — еще более впечатляющим внешне. Его тело было громадным. Император поздоровался с консулами и сенаторами, обменявшись с каждым несколькими словами, пока Цицерон, чувствуя себя неловко, наблюдал за всем этим. Наконец он подошел к моему хозяину.

— Марк Туллий! — воскликнул он. Отступив на шаг, Повелитель Земли и Воды внимательно осмотрел Цицерона, притворно удивившись его блестящим красным кальцеям[72], тоге с пурпурной полосой и безупречной прическе. — Ты прекрасно выглядишь. Ну подойди же, — сказал Великий Человек, раскрывая объятия. — Дай же мне обнять человека, без которого у меня не было бы страны, в которую я могу вернуться. — Он обхватил Цицерона, прижав его к груди, и подмигнул нам поверх его плеча. — Я знаю, так и есть, ведь он не устает напоминать мне об этом!

Все рассмеялись, и Цицерон хотел сделать то же самое. Однако объятия Помпея не давали ему дышать, и он смог только издать еле слышный хрип.

— Ну что же, граждане, — продолжил Помпей, двигаясь по комнате, — присядем?

Принесли большое кресло, в которое уселся император. В руки ему дали указку из слоновой кости. У ног Помпея раскатали ковер, на котором была выткана карта Востока, и под взглядами сенаторов, помогая себе указкой, он стал рассказывать о своих достижениях. По рассказу полководца, за время войны он захватил тысячу укрепленных пунктов, девятьсот городов и четырнадцать стран, включая Сирию, Палестину, Аравию, Месопотамию и Иудею. Указка забегала вновь. Он основал тридцать девять новых городов, причем только три разрешил назвать полисами. Великий Человек ввел на Востоке налог на имущество, который увеличит ежегодные поступления в казну на две трети. Из своих собственных средств император немедленно внесет в казначейство двести миллионов сестерциев.

— Я вдвое увеличил размеры нашей империи, граждане. Римская граница теперь проходит по Красному морю.

Записывая, я обратил внимание на единственное число, которое он постоянно употреблял в своем рассказе. Он употреблял только местоимения «я», «мой», «мое» и так далее. Но разве все эти города, страны и деньги принадлежали только ему — или все-таки Риму?

— Как вы понимаете, мне потребуется указ сената, чтобы узаконить все это.

Повисло молчание. Цицерон, который только к этому времени смог восстановить дыхание, поднял бровь:

— Правда? Всего один указ?

— Да, один указ, — подтвердил Помпей, передавая указку помощнику. — И в нем должно быть всего одно предложение: «Сенат и народ Рима подтверждают правильность всех решений Помпея Великого во время войны на Востоке». Разумеется, вы можете при желании добавить слова благодарности, но смысл должен быть именно этот.

Цицерон посмотрел на других сенаторов. Те отводили глаза, предоставляя ему вести разговор.

— А что еще ты хочешь получить?

— Консульство.

— Когда?

— На следующий год. После моего первого прошло десять лет, так что все законно.

— Но чтобы участвовать в выборах, ты должен войти в город, а значит, отказаться от своего империя. А ведь ты наверняка потребуешь триумф?

— Конечно. Он состоится в сентябре, на мой день рождения.

— Но как такое возможно?

— Очень просто. Еще один указ. Опять одно предложение: «Сенат и народ Рима позволяют Помпею Великому участвовать в выборах консула заочно». Не думаю, что мне надо готовиться к выборам. Люди меня знают.

Он улыбнулся и оглядел присутствующих.

— А твое войско?

— Разоружено и распущено. Но их придется наградить. Я дал им слово.

Заговорил консул Мессала:

— Нам доложили, что ты обещал им землю?

— Совершенно верно. — Даже Помпей почувствовал враждебность в повисшем молчании. — Послушайте, граждане, — сказал он, нагибаясь в своем кресле, как в простом стуле, — давайте поговорим начистоту. Вы знаете, что я мог появиться под стенами Рима во главе войска и потребовать все, что заблагорассудится. Но я хочу служить сенату, а не диктовать ему свою волю, и сейчас я проехал по Италии со всей возможной скромностью, чтобы показать это. И хочу показывать это и дальше. Все слышали, что я развожусь? — Сенаторы кивнули. — А как вы посмотрите на то, что моя следующая женитьба навсегда свяжет меня с сенаторской партией?

— Думаю, что выражу всеобщее мнение, — осторожно произнес Цицерон, поглядывая на остальных сенаторов, — сказав, что сенат ничего не жаждет так сильно, как работать с тобой, и эта свадьба нам очень поможет. У тебя уже есть кто-нибудь на примете?

— Можно сказать, да. Мне сказали, что Катон сейчас набирает силу в сенате, а у него есть племянницы и дочери подходящего возраста. Мой замысел таков: я женюсь на одной из этих девиц, а мой старший сын — на другой. Вот так. — он удовлетворенно выпрямился в кресле. — Как вам?

— Очень нравится, — ответил Цицерон, бросив еще один быстрый взгляд на членов сената. — Союз Катонов и Помпеев обеспечит мир на несколько поколений. Все популяры умрут от потрясения, а все добрые люди возрадуются. — Он улыбнулся. — Поздравляю с блестящим ходом, император. А что говорит Катон?

— Он еще ничего не знает.

Улыбка застыла на лице Цицерона.

— Ты развелся с Муцией и разрушил свои связи с Метеллами, чтобы жениться на женщине из рода Катонов, но еще не выяснил, как отнесется к этому Катон?

— Можно сказать и так. А в чем дело? Думаешь, могут быть трудности?

— Если бы мы говорили о ком-нибудь другом, я бы сказал — нет. Но Катон… Дело в том, что никто не знает, куда может завести его непоколебимый стоицизм. Ты уже многим рассказал о своих намерениях?

— Нескольким людям.

— В таком случае, император, могу я предложить прервать это обсуждение и попросить тебя направить посланца к Катону как можно быстрее?

Солнечное выражение лица Помпея потемнело. Ему, видимо, не приходило в голову, что Катон может ему отказать. В этом случае Помпей испытал бы страшное унижение. Поэтому он нехотя согласился с Цицероном. Когда мы уходили, он уже совещался с Луцием Афранием, своим ближайшим доверенным лицом.

Толпа на улице не поредела. И хотя охрана Помпея приоткрыла ворота, только чтобы дать нам пройти, она с трудом