Камушки - Тамур Мал

Честно говоря, Глаша чувствовала себя счастливой и благодарной родителям за удачный праздник. Столько хлопот! Ей как хозяйке обязывалось со всеми перемолвиться словцом. Виталик покатал её на лошади, Ваня на плоту, только она забоялась и перелезла в лодку, где вместе с девчатами, без парней, махала вёслами и чуть не застряла в камышах на другом берегу. Потом все играли в волейбол, смеялись, шумели. Гриша в развлечениях почти не участвовал, возился с шашлыками, ибо они пользовались спросом. Немного посидел за так называемым столом и вернулся опять к костру. Взгляд его, правда, слишком часто — и он ничего не мог с собой поделать — искал Глашу, так хороша была она, разгорячённая от игр на свежем воздухе, со счастливыми искрящимися глазами. Первый раз подбежала к нему, уговаривая покататься на плоту, но мгновенно рядом образовался Ваня, заверяя, что именно он её покатает, а Гриша «пусть о хлебе насущном заботится». Второй раз Глаша позвала его играть в волейбол, и тут он присоединился, даже полчаса лупил со всеми мяч. Потом кликнули слушать музыку и зажигать большой костёр. Они сидели вокруг яркого обжигающего пламени (спасение от обнаглевших комаров), подпевая музыкантам, а на землю спускался вечер. К Грише подсела Варя, хорошая, трудолюбивая девушка (именно она хлопотала много, накрывая «на стол»), и они разговорились. Возле Глаши сели Виталий и старший сын Владислава Семёновича — они тоже общались. Задушевно пела семейная пара русские народные песни, дюже слезощипательно.

Уже в сумерках стали собираться и, благодарив хозяев, постепенно разъезжаться. Вернувшись в усадьбу, Глаша расцеловала своих родителей, выражая признательность им за удавшийся праздник, после чего, не в силах сдержать волнение, выскочила на улицу, нашла Гришу, который с Петровичем разгружали остатки пиршества и подсобные принадлежности.

— Гриша! — девушка так близко подбежала к молодому человеку, что от неожиданности он чуть не выронил коробку со стаканами, но тут же, поставив её на землю, обернулся. — Скажи, пожалуйста, только честно-честно, ты на меня ни за что не обижаешься, не сердишься?

— Что ты! — воскликнул тот взволнованно. — Что ты, Глаша (ах, она уже не Пушистик, а Глаша!), конечно, нет. Как я могу обижаться или тем более сердиться на тебя?

— Мне просто показалось… Ну, что ты избегаешь меня, не хочешь со мной разговаривать, будто я что-то не так делаю, не так себя веду? Показался таким грустным…

Ну что мог ответить молодой человек, у которого не получается совладать с собой, подавить в изнывающем сердце трепещущее чувство? Он ответил, ответил то, что уже не мог больше держать внутри, потом обнял и поцеловал как тогда, в детстве, крепко и коротко, следом слегка отстранив от себя. Глаша тихо вскрикнула и бордовая, как закат над лесом, бросилась домой, где отчего-то залезла под кровать, обхватив свои щеки ладонями. Гриша постоял минуту и продолжил разгружать машину. Петрович, единственный свидетель происшедшего, только хмыкнул и, немного обмозговав сие дело, решил пока никому ничего не говорить — авось, само утрясётся.

21

На следующее утро Гриша спал долго — всё никак не мог проснуться: перевернувшись на другой бок, опять проваливался в тишину и безмятежность. Когда, наконец, встал, день развернулся в зените. Вчера вечером он, не в силах успокоиться, долго разбирал эскизы, переделывал композицию семейного портрета и с утра, едва промыв глаза, занялся тем же. Поработав часа два, почувствовал страшный голод и решил сходить в дом чего-нибудь перекусить. Он знал, что Татьяна Андреевна там одна, так что его непременно накормит. Так и случилось. Хозяйка находилась дома, она попыталась научиться основам компьютерной грамотности.

— Вот, — повела рукой в сторону нового в их интерьере компьютерного стола, — Тимоша купил, ему ведь по работе без этого никак нельзя; велел нам с Глашей так же освоить данную технику. Без неё, говорит, теперь невозможно. А у меня душа не лежит — вроде и любопытно, и любая информация доступна, но я бы лучше повязала. А ты как, Гриша, с этой машиной дружишь?

— Ну, я пробовал компьютерную графику — наши ведь тоже в квартире.

— А как тебе мальчишки Владислава Семёновича? Я уж по-дружески снова — старшой то видный парень. Мы с отцом не станем препятствовать, коли б он Глаше понравился. Виталий тоже парень неплохой, да ведь заберёт родную себе, а этот мог бы и к нам переехать — будет кому дела отцовские передавать…

Гриша мрачно посмотрел на Татьяну Андреевну:

— Я в этих делах плохой советчик — не живопись. Пойду я, мама Таня, спасибо за угощение, премного благодарен.

— Да что ты, посидел бы ещё. Тоня звонила из N, поздравляла сестрёнку; ребята здоровы, мальчишку в музыкальную школу хотят на следующий год отдать — этакого шалопая и непоседу.

— Ничего, там и всякие учатся. Пойду я. До свидания.

Спешно попрощавшись, Гриша вышел на улицу, завернул к себе, взял планшет и отправился бродить вдоль пруда. На душе тоскливо ныло. Ясно, для Лупелиных он зять неподходящий; ни кола, ни двора, ни добродетелей — так, субъект для христианского милосердия. Убежать от себя, да некуда — даже в N всё о Глаше думал, переживал, что не попрощались толком, мечтал увидеть, вдохнуть, услышать. И увидел, и даже поцеловал, а легче не стало. Экий, однако, эгоист, всё о себе тревожится, а ей он нужен? Такой… никакой. Остановился у озера, посмотрел на небо — чисто-голубое с белыми кудреватыми лебедушками: «Господи, помоги, не могу больше!» Вернулся. Уже и вечерело. В мастерской походил из угла в угол, взялся работать — потыркался немного и опять возвратился на свежий воздух. Стал рубить дрова. Рубил долго, пока руки не затекли. Сел на чурбачок отдохнуть. Через некоторое время услышал звук подъезжающей машины. С удивлением проследил, как из неё вышел одетый в костюм-тройку Виталий с большим букетом алых роз и направился к дому. Гриша окликнул его, тот остановился.

— Ты чего такой нарядный?

— Свататься иду. Глафире Тимофеевне восемнадцать лет, я год ждал. Думаю, теперь медлить нечего, а то вчера женихов насмотрелся: это тебе не N, хороших девчат быстро разбирают… А ты рубишь?

— Рублю…

— Ну да, дело твоё такое — у нас, кстати, тоже порубить надо. Хм, ладно, мне некогда, я пошёл.

Виталий скрылся, Гриша остался его ждать. Кажется, прошла вечность, прежде чем тот возвратился, а на самом деле прошло чуть более часа.

— Сидишь?

— Посиживаю, тебя поджидая. Можно поздравить?

— Пока спешить не стоит.

Гриша подумал секунду, потом кивнул в