Камушки - Тамур Мал

Они зашли. Не давая времени удивиться подобному совместному явлению при параде и с цветами, Гриша сразу начал говорить, впрочем, весьма сбивчиво, перескакивая с одного на другое:

— Уважаемый Тимофей Макарович, дорогая Татьяна Андреевна, я вот пришёл сегодня, сейчас… просить… то есть мы вместе хотим просить благословить нас с Глашей… Я сделал ей предложение, а она, добрая душа, согласилась стать моей женой. И вот мы просим вашего благословения…

Тут Гриша сконфузился, замолчал, всё более и более бледнея — Глаше даже показалось, что ему опять потребуется медицинская помощь. Татьяна Андреевна, мягко говоря, весьма поразилась происходящим; на несколько секунд повисла тишина, ибо и хозяин не находил нужным так сразу изъявить готовность восторгаться или возмущаться. Наконец, привстав, родительница прошептала:

— Глаша, это правда?

— Да, мама, всё в точности так и есть. Вы не переживайте, давайте кушать, чай пить, и поговорим.

— Да-да, дочка, давай… Садитесь.

Гриша сел, Глаша поставила цветы в вазу и села рядом.

— Но почему, — словно очнулась Татьяна Андреевна, — почему я до сих пор ничего не знала? Как же вы скрывали?! — с укором воскликнула она.

— Ну отчего же, — вставил слово Тимофей Макарович. — Я тебя предупреждал, а ты — вздор!

— Да, сейчас припоминаю, — Татьяна Андреевна чуть помолчала. Молодые смотрели на неё. Наконец она решилась.

— Дорогие мои дети, вы мне оба очень дороги, но, прежде чем мы с отцом решим наше общее будущее, я прошу — я настоятельно прошу — нам надо с каждым из вас поговорить наедине. Глаша, выйди, пожалуйста, на улицу, мы тебя позовём.

— Хорошо, — девушка пожала под столом Гришину руку и вышла.

— Тимофей Макарович, что-либо желаешь сказать? — обратилась к мужу Татьяна Андреевна, как только дочь покинула помещение.

— Чуть позже, ибо, чувствую, некоторым необходимо высказаться.

— Да, ты прав. Гриша, знаешь, я люблю тебя: к сыну моей лучшей подруги, упокой, Господи, её душу, я всегда старалась относиться по-родственному и надеялась, что он станет братом моим дочерям. Я не ожидала… такого возмутительного удара в спину. Понимаешь, хорошо понимаешь, почему так говорю. Буду честна и откровенна: я мечтала выдать Глашу замуж за… православного состоятельного мужчину без… порочных наклонностей, чтобы он не развратил её и мог содержать семью. Что можешь дать моей девочке ты? Как вообще ты мог просить её руки, да ещё у нас за спиной? Я просто не знаю, что делать, — женщина всплеснула руками, на глаза навернулись слёзы.

— Успокойся, жена, — это хозяин заговорил. — Из своего опыта могу сказать, что нельзя судить человека по его ошибкам. Григория ведёт Бог, и, мне кажется, туда, куда нужно. Будет ли от него толк — от него самого зависит. И от нас. Возможно, что с Глашей — будет, без неё — вряд ли. Если у них сильное серьёзное чувство одно на двоих, нам не судить, а помочь надо. А что бит был, так за одного битого двух небитых дают. Во всяком случае, негоже нам от такого зятя отказываться.

Гриша всё это время молчал, переживая ширившийся ком в груди. Татьяна Андреевна во всём права (она ещё не всё знает!), а Тимофей Макарович незаслуженно милостив к нему.

— Спасибо вам обоим, и вам, Тимофей Макарович, и вам, Татьяна Андреевна. Ваши упрёки совершенно справедливы, а доверие окрыляет. Я действительно развратник и пьяница, но, надеюсь, заплатил за свои грехи сполна. Какой сложится жизнь дальше, не знаю, но Глашу не обижу и… изменять ей не намерен. Если благословите нас — осчастливите, а если нет, то… мне придётся уехать, потому что не могу без неё, пробовал уже.

В наступившей тишине послышался скрип лестницы, это Макар Ильич спускался со второго этажа, держа в руке бутылочку, он добродушно похихикивал, несомненно, каким-то своим мыслям.

— Вот я и говорю, — обратился дед к собравшимся, — розы — ещё те пьяницы: капнул им по капельке, а они распушились.

Деда усадили пить чай, Гришу отпустили и позвали Глашу. Девушка почти не волновалась, или ей так показалось. Она даже улыбалась, глядя на своих горячо любимых родителей.

— Глаша, доченька, — мать бросилась ей навстречу и расплакалась, обнимая: — Скажи, скажи честно, как это получилось? Любишь ли ты его? Может, он соблазнил тебя? Отвечай честно, это очень важно!

— Мама, папа, Гриша — хороший, вы не понимаете его, а он добрый, честный, мужественный. И я его люблю — это честно… Давно люблю — думаю, дольше, чем он меня.

— Давно? — это уже папа. — И как давно?

— С девяти лет.

— Хм, Глаша, ты шутишь?

— Нет, именно тогда я поняла, что только за него пойду замуж, это не шутка.

— Гриша знал об этом?

— Нет, и сейчас не знает. Он ведь меня всячески избегал. Знаю, у вас есть к нему претензии, но я всё прощаю и вас призываю поступить так же. Мамочка, ведь какое нужно иметь мужество, чтобы порвать с той красивой женщиной с решимостью даже до смерти. Мама, папа, разве вы не поняли — он ведь сознательно на смерть шёл тогда! Папа, ты-то понимаешь?

— Понимаю.

— И потом… я вам сразу скажу: если не за Гришу, то ни за кого больше замуж не пойду, ни за Виталия, ни за Валентина.

Татьяна Андреевна продолжала плакать, сидя на диване, никак не могла успокоиться. Тимофей Макарович послал Глашу сказать юноше, чтобы за ответом он пришёл завтра в то же время, потому что у матери истерика, она не в состоянии сейчас объективно мыслить. Хозяйка усадьбы действительно не скоро успокоилась, хотя Макар Ильич принёс ей три свои самые «пушистые» розы. Понадобилось авторитетное мнение хозяина, прежде чем она смирилась с предстоящим будущим. Лупелины благословили детей на брак. Следующим вечером все долго сидели за чаем, обсуждая приготовления к свадьбе, саму свадьбу и дальнейшую взаимную жизнь. Было решено следующее: свадьбу справить после Петра и Павла, а до того заняться ремонтом дома — в частности той его части, где намеривали поселить молодых. Дело в том, что усадьба имела два входа, второй вход шёл со стороны внутреннего двора, вёл в сад и обходной тропинкой вокруг дома к парадным дверям. Данная половина имела веранду, узкий коридор, ведущий в основные жилые помещения, от него шли двери в тёплый клозет и кухоньку с одной стороны, и на лестницу с умывальником с другой стороны. Лестница вела на второй этаж с тремя несмежными комнатами. Этой частью дома пользовались только с приездом гостей, а сейчас решили её отремонтировать и подарить молодым. Мастерская, естественно, оставалась за Гришей. Деньги на