Камушки - Тамур Мал

— Мама, ты не волнуйся, — Антонина решила пояснить ситуацию. — Мы всё обсудили, только не хотели вас волновать заранее. Он с нами поедет, мы одно купе зарезервировали, поместимся. И в городе, если что, наша семья Грише всегда рада — переночевать пустим, и покушать, и постираться.

— Так ведь… — Татьяна Андреевна растерялась. — Ты вернёшься, Гриша?

— Надеюсь, — ответил молодой человек и почему-то посмотрел на Глашу, для которой известие об его отъезде стало неприятной неожиданностью. После выписки они практически не оставались наедине, не сказали друг другу и десятка слов, даже с Вероникой и Тоней Гриша общался больше и охотнее, чем с ней. А Татьяну Андреевну и вовсе этот отъезд пугал. Только-только, как ей казалось, её подопечный пообвык, отогрелся у домашнего очага, немного оправился от травм душевных и физических. А как хорошо, как весело все вместе строили снежную крепость, катались на санях (у Лупелиных сохранились аж двое финских саней!) и лыжах! Что будет теперь, что ждёт его в N, трудно предугадать. Бывшие друзья-художники, эта страшная квартира, его девица — вдруг опять засосёт, он ведь такой слабохарактерный — она-то знает! Ах, мама Таня уже принялась переживать!

Последний гостевой день в усадьбе пролетел мгновенно, суматошно, сумбурно, в сборах, слезах, детских и маминых. Гриша старался никому на глаза не попадаться и особенно избегал остаться наедине с Глашей. Её это повергло в уныние, хотя за хлопотами девушка не успевала вполне предаться жгучим страданиям. Родители поехали на вокзал, но Глаша отговорилась усталостью, и её оставили дома. Видя, что Гриша не намерен сказать ей на прощание ни единого тёплого слова, она, надеясь, что никто не заметит, за несколько минут до отъезда убежала к себе и там расплакалась от обиды и разочарования. Знай девушка, как в это время терзался её мучитель, ей, возможно, стало бы ещё горше, но она о подобном положении вещей не догадывалась.

14

Гриша поехал почти налегке. Взял лишь три этюда и несколько пасхальных открыток, на которых тоже подрабатывал. В поезде все утихли, дети спали, взрослые долго беседовали. Савелий советовал Грише разные варианты заработков, Тоня советовала скорее жениться («Знаешь, у меня есть одна однокурсница, очень миловидная и скромная, правда, с ребёнком, но зато квартира однокомнатная…»), дети, проснувшись, теребили морским боем и кукольной феерией — так и доехали. На вокзале расстались. Гриша сразу направился в художественный салон к бывшему однокласснику. Работы его купили, но деньги можно получить только в конце месяца. Оставив этюды («Всё-таки ты, Савов, талантище») и открытки, поехал домой — в то место, где, собственно говоря, имел прописку с ещё двумя такими же горемыками, как в коммунальной квартире. Там его встретили если не с распростёртыми объятиями, то весьма приветливо. Ничего не изменилось: Димка спал пьяный, Зурбан «ваял» «Блудного сына», Колян и Гоша одновременно курили, пили кофе и чертили архитектуру, на его кровати полулёжа бренчал на гитаре какой-то новый жилец. Гриша шуганул его и завалился спать. Проснулся к вечеру от вездепроникающего запаха жаренной картошки. Когда здесь жил Савов, её всегда жарила Вера. Неужели она? Гриша прошёл на кухню. Нет, какая-то другая… блондинка. Улыбнулась ему. Савов вернулся в комнату. Почти ничего не изменилось, только Димка проснулся и плескался в ванной. Гриша подошёл к Зурбану: «А Вера где?» — Зурбан посмотрел на него, прищурясь, потом обтёр кисть, кивнул: «Пойдём, чай попьём». Прошли опять на кухню. Вместо чая на столе появились две бутылки пива, услужливая девушка поставила картошку.

— Вера теперь с Максом… Ты его видел?

— Видел.

— И что, он тебе ничего не сказал?

— Ничего.

— Ей с ним хорошо. У него квартира — шик, с матерью, правда… Приходила где-то с месяц назад, о тебе спрашивала. Говорила, что Макс на ней жениться обещал…

— А с работой как?

— Да ерунда всякая. Вон пацаны проект готовят; если примут, уедут в Башкирию. Димка педагогом устроился, но чегой-то пьёт много, как бы ни турнули… А ты надолго?

— Поживу пока. Там тоже с работой не рай. Что-нибудь здесь попробую.

— Я спрошу у пацанов. Вон Федот набрал с жадности кучу заказов, а сам не успевает — авось, поделится. Правда, скукота, сплошной штамп, никакого творчества, на фарфоре — и то интереснее.

Помолчали.

— Я ведь, Зурбан, виноват перед тобой. Помнишь, в позапрошлом году в посольстве работал? Ещё все тогда на нуле сидели.

— Помню, кирдык повис знатный. Хорошо, брат помог.

— Этот заказ ведь тебе дать хотели, а я увёл — гад, одним словом.

— А сейчас совесть замучила?

— Получается, так.

Помолчали.

— Справедливо всё. Моя тоже не чиста. Это ведь я заложил вас в десятом, когда вы в мастерской ночью Новый год справляли. Меня не позвали, вот и отомстил. Шумиха поднялась, тебя с Димкой чуть из комсомола не попёрли…

— И попёрли бы, если б комсомол не накрылся.

— Замажем?

— Окей, друг.

К Максу Гриша пришёл уже назавтра.

— Что ж ты мне вчера про Верусю не сказал?

— У нас мигом просвечиваешься, и говорить необязательно.

— Не дрейфь, дела житейские, отбивать не вижу резона. Скажи ей только, чтобы зашла, поговорить необходимо.

— Ты пойми, я серьёзно запал. Жениться хочу. Маме она понравилась.

— Я рад за неё… и за тебя. Желаю счастья.

Кой-какая работа Грише досталась: старые связи помогли, да и Макс подсуетился, нашёл девицу из богатых, которой вздумалось в академию поступать, и посему требовались частные уроки. С ребятами взялись за роспись плафона на сомнительных лесах, а по ночам рисовал эксклюзивные пасхальные открытки. Вера зашла не сразу — ещё чего! — где-то через неделю. Она выглядела замечательно красивой — и что красавицы к нему липли, что Вера, что Аделаида? — Макс не зря млел от восхищения. С Гришей они познакомились, когда девушка пришла к ним позировать, — студентка нуждалась в деньгах — высокая русская красавица с толстой косой. Надели ей тогда сарафан — глаз не отвести: груди в два обхвата, глаза с поволокой. Полтора года держал при себе, картошку на кухне жарила, носки ему стирала, периодически по неделям жила у них — сама-то без квартиры, всё по общежитиям мыкалась. Какое-то время пропадала — в кино снималась, потом опять появилась. Гриша тогда смотрел на это проще — не он первый, не он последний. Вокруг нормальных семей не сыщешь, Лупелины почти мифические и где-то далеко. Да, пожалуй, преподаватель их по искусству как-то домой пригласил: контакт, что ли, налаживал, или по доброте душевной. Так