Камушки - Тамур Мал

у по-армейски заправленной кровати, точнее, дивана, что-то лежало, девушка подошла: паспорт Гриши и вложенные в него деньги, двадцать тысяч. «Наверное, всё, что есть», — подумала средняя Лупелина. На сердце стало как-то нехорошо. Значит, не сбежал и не на этюдах — этюдник в углу. Может, к той красавице поехал? Может, но почему оставил паспорт и деньги на виду? Глаша вышла, прикрыла дверь и вернулась домой. Мама очень уютно сидела под абажуром, ремонтируя отцовскую рубаху.

— Вот и ты, родная. Давай пообедаем, а то уж на вечернюю скоро ехать. Завтра Казанская, так её люблю, так люблю.

— Мама, ты сегодня Гришу не видела?

— Нет, — задумчиво протянула Татьяна Андреевна. — А что случилось?

— Может, и ничего, — стараясь казаться спокойной, ответила Глаша. — Просто я хотела ему перевязку сделать, а его нет.

— Ну, наверное, на этюдах, спешит писать, пока не стемнело.

— Этюдник в мастерской.

— А он, может, карандашом.

— Оба этюдника в мастерской. Всё очень убрано, а на столе — паспорт и деньги.

— Ах, Глашуня, брось, ведь бывало, что и на два дня пропадал. Эта вертихвостка — отец говорит, она полгорода в руках держит, — совсем его окрутила. А зачем ему к ней деньги и паспорт возить, так и укатил — обычное дело…

— Нет, мама, всё не так, и не похоже, как обычно.

— Откуда ты знаешь, как обычно?

— Я не знаю, но ощущение тревожное.

— Глашуня, тебе надо меньше думать о мужчинах такого возраста и такого положения, как Григорий. Лучше собирайся в храм. Может, подумаем о том, чтобы завтра вместе причаститься?

— Извини, мама, я как-нибудь в другой раз.

Пообедали почти в молчании, каждый думая о своём.

В четыре Петрович повёз на Всенощную. Тимофей Макарович подъезжал позже, почти к помазанию. На обратном пути Глаша опять заглянула в мастерскую — пусто.

— Что такое? — поинтересовался отец.

— Да она волнуется, что Гриши целый день нет, а этюдники на месте, и паспорт с деньгами на столе.

— Действительно, странно. А ночью что?

— Неизвестно. Вечером накануне с нами чай пил.

— Подождём до утра. Знаешь, Глашуня, он ведь человек несемейный, может и заночевать где-нибудь, — отец ласково приобнял дочку за плечи.

Перед сном обычно немногословный Лупелин заметил жене:

— В последнее время Глаша с Гришей сдружились. Ему, возможно, это на пользу, а вот насчёт неё я не уверен…

— Глупости, у них братские отношения — уж я-то знаю. Хорошо бы он женился поскорее на этой крале, к которой мотается, — всё лучше, чем по разным девкам таскаться…

Тимофей Макарович помолчал, потом сказал: «Посмотрим» — и выключил свет.

Рано утром, едва родители встали, Глаша тревожно сообщила: «Гриши нет» — и схватила отца за рукав: «Папа, надо что-то делать!»

— Хорошо, я отвезу вас на литургию, а сам заеду в милицию и обзвоню больницы (их в Ялинске две), — Тимофей Макарович понял и сам: что-то действительно случилось.

— Папа, можно мне тоже в больницы. Я практику там проходила, постараюсь выяснить всё.

— Дочура, если надо будет кого-то опознать, тебя не пустят — ты несовершеннолетняя. Помолись лучше с мамой.

На том и порешили. После литургии обе женщины вышли из храма и увидели, что «Форд» уже ждёт их. Обеим не терпелось получить информацию из первых рук. Они сели в машину.

— Нашёл, — сразу сообщил отец и изложил подробности.

Поиски начал с больниц, по времени: вечер пятницы — утро воскресения. Оказалось, за этот период поступили трое мужчин без документов, один вчера вечером скончался. Лупелин поехал в морг. К его большому облегчению, то оказался не Гриша. Во втором случае повезло сразу — в первую городскую ночью на субботу доставили молодого человека без сознания. Другой мужчина, не имеющий определённого места жительства, имел за плечами не меньше полувека и в голове достаточно сознания, чтобы исхитриться остаться на койко-месте как можно дольше. Тимофей Макарович поехал в «первую» и опознал Гришу. Случай нарисовался исключительный. Какой-то прилично выпивший мужчина, выйдя из бара, брёл по тёмной улице, поскользнулся на обледке и рухнул прямо на человека. Еле поднявшись, вышел на проезжую часть, чуть ли не бросился под машину и, когда водитель в гневе выскочил, заплетающимся языком выдал, что «там лежит кто-то или труп». Шофёр не послал его куда подальше, а решил проверить информацию и действительно нашёл ещё теплого, вполне прилично одетого, без сознания молодого человека. Не имея с собой телефона для вызова скорой или милиции (дома забыл — такое тоже случается, а ехал, между прочим, к своей девушке), доволок обнаруженную находку до машины — пьяница тем временем скрылся — и довёз до больницы. Имя сего благодетеля сохранилось в полицейском отчёте (надо с ним непременно связаться). Нашли Гришу вовремя, пролежи он всю ночь на уличном морозе, неизвестно, выжил ли. Тимофей Макарович успел поговорить с врачом, принявшим пострадавшего. Пролом черепа, множественные побои, сломано ребро, руки-ноги целы. Вроде трезвый, и наркотика в крови нет. Операцию сделали быстро, в сознание пока не приходил. Вот такие накопились известия у Лупелина. Татьяна Андреевна заплакала, Глаша стала её успокаивать, хотя сама шмыгала носом. Отец деловито распорядился: «Сейчас надо в больницу и милицию — и туда и туда едем все вместе». Перекусили в кафе, доверились главе семейства и всё делали, как он велел. Сперва поехали в милицию и там дали показания: кто такой, где живёт и на каких правах, чем занимается, когда видели последний раз, когда забеспокоились, есть ли подозрения. Потом — в больницу. К Грише их не пустили, он находился ещё в реанимации и в сознание не приходил. Потеря крови несущественная, и сердце справлялось. Когда можно его навещать? Им сообщат. Потом искали водителя-спасителя (нетрезвый пешеход как в реку канул). Он всё подтвердил. Хотели отблагодарить — не взял, любой мог бы оказаться в подобной ситуации. Уже далеко в потёмках возвратились домой.

11

Ноябрь вступил в свои права — темно, холодно, малоснежно. На смену ему пришёл декабрь: морозный, снежный, постный. Два месяца продержали Гришу в больнице. Лечили хорошо, грешно жаловаться. Через пять дней разрешили навещать, и первое время ежедневно кто-нибудь к нему приходил. Сперва Тимофей Макарович договорился об отдельной палате, но, когда Гриша стал лучше соображать, спросил: «Почему?» — и велел перевести себя в общую. Так же устроилось с визитами. Женщинам заявил, что нечего, мол, ко мне бегать, достаточно раз в неделю. Татьяна Андреевна стала приезжать по вторникам, чтоб не в постный день лакомым побаловать — у больных же послабление; Глаша после учёбы заезжала по