В гостях у турок. Под южными небесами - Николай Александрович Лейкин

мы и в Мадриде, в самом центре Испании, а костюмов не видать. Пиджаки, обыкновенные дамские шляпки с цветами, платья с буфами на рукавах…

– Вон испаночка у подъезда в кружевном головном уборе стоит, – указала Глафира Семеновна мужу. – Видишь, каштаны у разносчика покупает.

– Да-да… Но, однако, у нее только на голове испанский убор, а платье-то с длинной юбкой и рукава с буфами. Все-таки это первая мало-мальски испанистая женщина.

Выехали на более широкую улицу. Мостовая несколько лучше, из отесанного камня, но дома такие же серые, грязные, и в каждом доме винная лавка с надписью «Venta».

– Питейных-то заведений сколько! Наши русские города Мадрид может перехвастать, – заметил Николай Иванович. – Куда ни взглянь – везде «вента». А вот сколько уж проехали, а гитары и кастаньет не видать. Да что кастаньет! Вееров мы не видим. Нет, не так я себе Испанию воображал!

Проезжали мимо неоштукатуренного здания казарм. У ворот стояли солдаты в фуражках без околышек, в красных штанах и коротких серых пелеринах поверх мундиров. Гостиничный проводник наклонился с козел к окну и прокричал:

– Caballeriazas reales![276]

Глафира Семеновна вздрогнула.

– И чего он орет! Все равно мы ничего не понимаем, – сказала она.

Проехали мимо церкви с массой нищих на паперти и с дверью, завешенной кожаной занавеской.

– Вот еще одна испанка в кружевном уборе вместо шляпки, – указала Глафира Семеновна на выходившую из церкви молодую женщину с молитвенником в руке.

– А юбка опять длинная, и никаких красных чулочков, в которых всегда рисуют испанок, – вздохнул в ответ супруг.

Показался рынок с галереей лавок со всевозможными товарами, но лавки не располагались по торгам, а чередовались как попало: лавка с шелковыми материями была рядом с лавкой москательных товаров, бакалейная – бок о бок с шляпной или железных изделий. На галерее было, однако, довольно пустынно.

У рынка извозчичья биржа и извозчики в пиджаках и фуражках, играющие в карты. Двое из них уселись в четырехместную коляску, положили себе на колени доску и внимательно козыряют. Некоторые извозчики, сидя на ко`злах, читают газеты.

– Но где же их знаменитая река Манзанарес, на которой стоит Мадрид? Едем, едем, и все ее не видать! – восклицает Николай Иванович.

LXII

Улицы делались все многолюднее и многолюднее. Показались кафе на манер парижских, со столиками, выставленными на тротуарах, с гарсонами в черных куртках и длинных белых передниках. Проехали мимо двух памятников: один с статуей всадника-воина, другой – изображающий пешую фигуру со свитком в руке. Николай Иванович опускал стекло кареты и спрашивал проводника из гостиницы, что это за памятники, но тот, хоть и по-французски, так быстро бормотал что-то, что понять было решительно невозможно.

Но вот и знаменитая площадь Puerta del Sol, центр Мадрида, где сходятся одиннадцать улиц, где находится Министерство внутренних дел и помещаются все лучшие гостиницы, в том числе «Hôtel de la Paix», куда омнибус вез супругов. О площади этой счел нужным известить путешественников даже сам проводник. Когда на нее начали въезжать, он обернулся на козлах, постучал в стекло и, когда то было спущено, торжествующе объявил Николаю Ивановичу по-французски:

– Площадь Пуэрта-дель-Соль. Одиннадцать улиц… Одиннадцать углов.

Глафира Семеновна тотчас же перевела мужу и прибавила:

– Одиннадцать углов… У нас в Петербурге есть местность Пять углов, а тут, шутка сказать, одиннадцать углов! Запомни.

– Напишу даже в письме из Мадрида Семену Иванычу об этом, – отвечал муж. – Дескать, так и так: вы там, в Петербурге, сидите у Пяти углов и думаете, что это и не ведь как много, а мы здесь живем у одиннадцати углов и то считаем за самое обыкновенное дело.

Омнибус въехал на площадь и пересек ее наискосок. Площадь Пуэрта-дель-Соль невелика, таких площадей в Петербурге десяток. Она имеет форму полукруга, и посредине ее бьет незатейливый фонтан, окруженный четырьмя газовыми канделябрами. Дома пятиэтажные и шестиэтажные, с магазинами внизу и сплошь увешанные пестрыми вывесками. Невзирая на раннее утро, площадь была оживлена: и на тротуарах, и по мостовой шнырял и толпился самый разношерстный народ: блузники, солдаты, франты в цилиндрах, кухарки в высоких гребнях, заткнутых в косы, и с плетеными сумками, из которых торчит провизия, офицеры в медных касках, дамы с пестрыми зонтиками, газетчики с ворохами газет, мальчишки, раздающие объявления и рекламы.

Омнибус остановился около подъезда гостиницы. Из подъезда выскочил швейцар с позументом на фуражке и с длинной серебряной серьгой в ухе и вместе с проводником стал высаживать из омнибуса супругов.

– Парле ву франсе? – прежде всего осведомился Николай Иванович.

– Уи, монсье… – ответил швейцар.

– Ну слава Богу, хоть с швейцаром-то не придется по-балетному разговаривать, – заметила Глафира Семеновна мужу и спросила швейцара по-французски, есть ли в гостинице свободная комната о двух кроватях.

– Сси, сеньора, – поклонился швейцар, приподняв фуражку, и повел супругов в подъезд.

В гостинице подъемная машина. Супругов посадили в шкаф и стали поднимать вверх. В третьем этаже машина остановилась и дверь шкафа распахнулась. Перед супругами предстала высочайшего роста полная брюнетка в черном платье и в усах, очень пригодных для молоденького юнкера.

– Для мадам и для монсье нужна комната с двумя кроватями? – спросила дама по-французски. – К вашим услугам. Не угодно ли будет посмотреть?

Супруги отправились за дамой по коридору, сплошь увешанному рекламами и объявлениями. Тут и вакса, тут и мука для кормления грудных детей, зубной эликсир, краска для волос, гостиницы во всех городах Европы и предложение увеселительной поездки в Алжир с массой раскрашенных иллюстраций, озаглавленное крупными киноварными буквами: «Чудеса Африки».

Вот и комната о двух кроватях. Супругов прежде всего поразили необычайной вышины постели. В Биаррице постели уже были высоки, а здесь еще выше. Обстановка была довольно опрятная. Дама в усах стояла, подбоченясь одной рукой, и торжествующе смотрела на супругов.

– Комбьян?[277] – осведомился Николай Иванович.

– На франки или на пезеты считать? – задала она вопрос в свою очередь.

Супруги не понимали.

– Золотом или испанскими билетами будете платить? – пояснила она.

– Пезета, пезета. Нарочно наменяли для этого пезет, – сказал по-русски Николай Иванович.

– Двадцать пезет с персоны.

– Коман? Вян пезет пар жур![278] – воскликнула Глафира Семеновна. – Да она с ума сошла! – обратилась она к мужу по-русски.

– За все, за все, мадам. Полный пансион, мадам. Вы получите утренний кофе, завтрак из пяти блюд и обед из шести блюд. Лед и вино за столом тоже даром. У нас табльдот. И уж тут за все, за все… по-американски. Даже за прислугу… Полный пансион.

– Дался им этот пансион! – покачал головой Николай Иванович. – В Биаррице навязали пансион, и здесь