В гостях у турок. Под южными небесами - Николай Александрович Лейкин

– Да ведь это особенные картины. Тут есть картины, которым триста-четыреста лет.

– Все равно они от нас не уйдут. А я полагаю, что прежде всего надо объехать город и посмотреть реку Манзанарес.

– Ну поедем смотреть Манзанарес… – согласилась Глафира Семеновна. – Да-да… Манзанарес… Сегодня я посмотрю, какое там купанье есть, а завтра можно и покупаться.

– Вишь, как ты разохотилась в Биаррице насчет купанья-то! – улыбнулся супруг.

– А что ж такое? Во всяком случае, это удовольствие куда невиннее, чем при каждом удобном случае наливаться вином, как ты делаешь. Вон у тебя глаз-то коричневый – из-за этого и уж в желтизну ударяет! Давеча эта усатая француженка как на тебя смотрела!

– Электрический угорь… – отвечал супруг. – У меня есть в доказательство две французские газеты, что это электрический угорь. Пусть смотрит француженка. Потом я могу дать ей даже прочитать эти газеты. По крайней мере, она будет знать, какие у них знаменитости стоят в гостинице.

Через полчаса супруги сходили вниз по лестнице. На площадке их встретила усатая француженка.

– Et dejeuner, monsieur?[284] – спросила она.

– Ну уж дежене-то, Бог с ним. Прежде всего променад… Иль фо вуар ля виль[285], – отвечал Николай Иванович и даже обернулся к ней подбитым глазом – дескать, смотри.

– Real Museo? – спросила она.

– Уй, уй… Реаль Мюзео, сси, – кивнула ей Глафира Семеновна и сказала мужу: – Видишь, и она напоминает об этой знаменитой картинной галерее. Реаль Мюзео непременно надо осмотреть.

– Да осмотрим, само собой, осмотрим.

Спустившись к швейцару, супруги объяснили ему, что им нужен экипаж, чтобы осмотреть город, и просили, чтобы швейцар рекомендовал им такого кучера, который бы говорил по-французски. Швейцар развел руками и объявил, что такого не имеется. Супруги переглянулись.

– Как же мы будем с извозчиком объясняться? – проговорила Глафира Семеновна.

– Да уж придется как-нибудь по-балетному, – отвечал муж. – Испанцы – народ балетный… поймут. Сколько их к нам танцорами и танцовщицами-то приезжает!

– Вам не угодно ли проводника, который говорит по-французски? – предложил швейцар. – Тогда я вам к завтра приготовлю.

– Ожурдьи, ожурдьи…[286] – твердил Николай Иванович. – Нам нужно сегодня. Вуар[287] Манзанарес.

– А, Манзанарес? Сси, сси… Манзанарес… Реаль Мюзео… Паляцио Реаль… Паляцио дель Конгресо… Казас Консисториалес… – бормотал швейцар. – Праде… Парк де Мадрид.

– Уй, уй… Се са…[288] – кивнула ему Глафира Семеновна и просила, чтобы он объяснил извозчику по-испански, куда ему их везти.

Швейцар вывел супругов на подъезд и махнул извозчика. К супругам тотчас же подбежали двое нищих – мальчик с кривой шеей и оборванная старуха и протянули руки, прося подаяния. Швейцар отпихнул старуху, дал мальчишке подзатыльника и, посадив супругов в коляску с запряженным в нее мулом, стал объяснять извозчику, куда везти седоков. Извозчик, в пиджаке, серых брюках, красном жилете и испанской фуражке без околышка, слушал, курил папироску и, не вынимая ее изо рта, кивал головой и цедил сквозь зубы:

– Сси, сси…

Наконец он щелкнул бичом, и мул помчался.

LXIV

Извозчик, должно быть, хотел угодить седокам, потому что по площади Пуэрта-дель-Соль, стесненную стоянками экипажей и конок, направляющихся отсюда в разные части города, летел, чуть не сшибая с ног прохожих. Два монаха в шляпах с громадными полями в виде доски, переходившие площадь, так и шарахнулись в сторону и стали грозить ему зонтиками, расточая ругательства, какая-то кругленькая, маленькая, очень недурненькая испаночка в черном платье и в вуальке выскочила чуть не из-под экипажа и бросилась в объятия полицейского в пелерине и треуголке. Тот засвистел в свисток, остановил извозчика и принялся его ругать, делая соответствующие движения руками. Слышались «асы» и «осы» при окончании слов испанской речи. Извозчик убедился в своем преступном поведении и поехал тише. Экипаж свернул в улицу Геронимо и тут шел уж почти шагом. Начались казенные здания разных присутственных мест. Выехали на небольшую площадь. Налево возвышалось красивое здание с колоннами. Извозчик указал на него, обернулся к седокам и произнес:

– Палясио-де-ляс-Кортес…

– Кортесы – это вроде нашего Государственного совета, – пояснил жене Николай Иванович.

– Ну Бог с ними… – равнодушно проговорила Глафира Семеновна.

Извозчик обернулся на ко`злах и указал на памятник, помещенный в маленьком скверике.

– Сервантес…

– Сервантес… Автор «Дон Кихота»… Вот это надо посмотреть! – воскликнула Глафира Семеновна.

– Сси, сеньора… Дон Кихот… Санхо Панчо… – закивал извозчик и улыбнулся.

– Остановитесь… Арете… Арете…[289]

Экипаж подъехал к самому скверу. Супруги вышли из экипажа, вошли в сквер и обошли памятник.

Памятник великому писателю довольно прост. На каменном пьедестале стоит бронзовая статуя Сервантеса во весь рост. Сервантес в плаще со стоячим воротником, в панталонах в обтяжку, в чулках и башмаках. Правая рука держит свиток, левая опирается на шпагу. Внизу барельефы: Дон Кихот на Росинанте и Санхо на осле отправляются на подвиги, Дон Кихот стоит перед открытой клеткой и, прикрывшись щитом, вызывает льва на бой и т. д. Надпись гласит кратко: «Мигуель де Сервантес».

– Вот и памятник Сервантесу сподобились видеть, – сказал Николай Иванович, садясь в экипаж. – Я мальчиком был, так раза два прочел «Дон Кихота». Да как! Взасос…

Мул помчался далее, граня экипажем булыжную мостовую.

Проехали мимо театра, смахивающего на наш петербургский Михайловский театр. Свернули. Выехали на площадь де Ориенте. Вдали возвышался королевский дворец с решеткой, с широкими воротами во двор. На площади опять памятник, окруженный сквериком. На высоком пьедестале король Филипп IV в виде всадника в доспехах, на боевом коне.

Извозчик подъехал ко дворцу (Palacio Real) и остановился у ворот, показывая жестами супругам, что в ворота, за решетку, на двор можно войти.

Глафира Семеновна уж выходила неохотно из экипажа.

– Я не понимаю, зачем нам так подробно здания осматривать, – говорила она. – Даже во двор идем. Ну что такое двор? Проехали мимо, полюбовались зданием, и довольно. Я Манзанарес хочу видеть, реку Манзанарес.

– Дворец-то уж надо осмотреть, – проговорил Николай Иванович.

Они вошли на двор, усыпанный крупным песком и утрамбованный. Двор был пуст. Только кое-где показывался солдат. Не видать было даже гауптвахты на обширном дворе. Пусты были подъезды с колоннами. Здания дворца расположены двумя скобами. Они прошли к противоположной воротам решетке. Она стояла над обрывом, и сквозь нее открывался вид на город и предместье с высоты птичьего полета. Пестрели черепичные крыши, башни, сады, купола.

Глафира Семеновна зевнула и сказала мужу:

– Ничего нет хорошего. Больше не будем нигде останавливаться. Прямо поедем на Манзанарес.

И вот супруги опять в экипаже и огибают вторую половину площади де Ориенте, разделенную сквером.