Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

было мучительнее ран. Степан страдал от мысли, как он в таком виде предстанет перед женой? Ведь ей нельзя волноваться. Нельзя ее огорчать. Но другая, несомненная и радостная мысль, скрашивала, просвечивала как утренний свет эти переживания. Степан был уверен, что все произошедшее с ним символично и промыслительно. Теперь он не сомневался, что у него родится сын. Обязательно сын! Ведь должна же богатырская сила передаваться от рода к роду. Иначе кто будет заламывать медведей и бить врагов Руси, которым век от века нет переводу.

Делянка рыжиков

После июльских дождей, пронизанных солнечными лучами, наполненных теплом, пошли грибы… Они друг за другом повылезали из своих моховых норок, как будто услышали зов небес, сообщавших, что пришла грибная пора, что самое время явить людям чудеса земли. Да и как ей не похвастаться, как не полюбоваться своим детищем: нелегкий для природы труд вынянчить, вырастить, сберечь от непогод такое чудо, как гриб. Поныне идут споры о таинственной сущности этих удивительных то ли растений, то ли существ. Лес, обнимавший мягкими лапами деревьев деревню, притаившуюся на опушке, превратился прямо-таки в «золотую» кладовую.

Мишка каждое утро уходил за грибами, словно на работу. С вечера заготавливает закусочку – складывает рядком: хлеб, огурец, яйцо, лук, маленькую солонку, бережно насыпает в нее щепотку соли. Утром наливает в бутылку, не проливая ни капельки, молоко из холодного погреба и с первыми солнечными лучами отправляется в лес. Около просеки его уже ждут друзья-приятели, закинув турсуки за спину, мальчишки, поеживаясь от утреннего холодка, как в воды степенной реки входят в лес. Лес чистенький, нет ни завалов, ни корневищ, весь валежник убран и свезен на дрова.

Птицы гулко распевают свои еще по-летнему оптимистичные песни, как будто радуются, что утренний дождик их умыл, и они прочистили свои горлышки.

В первые дни ребята собирали все: в турсуках теснились маслята, волнушки, подберезовики. Но это грибы для жарехи. В начале августа стали встречаться величавые белые, пугливые грузди, облепленные для маскировки палыми листами, акварельные рыжики. Грибам этим цены не было, в каждом деревенском доме их запасали на зиму – на праздник и на «черный» день.

– Рыжики и грузди, соленые огурчики и квашеная капуста, да если урожай на картошку получится, значит, доживем до весны, – сладко, с радостной улыбкой говорила мама.

Мишка за грибами ходил с палочкой. Он выбирал ее в лесу, ошкуривал острым ножом-складнем. Это была не подпорка, а народный грибоискатель, дополнительный глаз, третья рука. Пред каждой кучкой выпуклого мха не надо было нагибаться. Увидел под кустиком кочку, разрыл ее палочкой, вот и гриб открылся. Тогда уж и на колени встать не зазорно, срезать бережно, с любовью положить в турсук. А грузди хитрые грибы, растут семьями, нашел одного, ищи – вокруг, всегда найдешь еще с десяток спрятавшихся: здесь палочка незаменимая помощница.

Когда грузди и рыжики укоренились, когда разрослись их дружные семьи, в лес на заготовки пошли взрослые сельчане. Некоторые всем домом отправлялись на грибную охоту. Турсуки за спинами, ведра в руках. Пустела «золотая» кладовая после таких походов, затихал лес, глядя на вывороченный мох, на грибные очистки, оставленные ловкими грибниками. Обиженно меркла красота.

В такое время Мишка, исхаживавший километры, возвращался домой уставший, а грибов – только дно турсука едва закрыто.

В один из вечеров он горько жаловался матери.

– Как Мамай по лесу прошел, все вытоптали и выломали вместе с грибницами. Кажется, все грибы закончились, а у нас в кадушке чуть-чуть засолено.

– Ох, ты мой помощничек, – мать ласково пригладила вихри на Мишкиной голове.

Он вывернул голову из маминых ласк и, насупив брови, по-взрослому сказал:

– Мама, какие уж тут нежности, заготовка идет на зиму, а у меня ничего не получается, вот у Анисимовых уже десятиведерная кадушка засолена.

Мать рассмеялась, он с удивлением посмотрел на нее, не понимая причину радости.

– Ты уж прости меня, Мишенька, это я радуюсь, что ты у меня такой хозяйственный, ответственный. Не забывай, что у Анисимовых семья двенадцать человек, потому и заготовлять надо больше.

– Да они, мама, всей семьей ходят. Идут по лесу цепью, ни одного гриба не пропускают.

– Им семьей ходить можно, есть время. Отец милиционером работает, мать по дому с детьми, колхозными делами не заморачивается, да и ртов полон дом, такую ораву прокормить много чего надо.

– Не только они ходят, уже в лесу до кулиги и малой речки все чисто.

Мать с сыном замолчали, оценивая каждый по-своему сложившуюся ситуацию.

– Знаешь, Миша, я постараюсь договориться, чтобы меня Марья подстраховала с вечерней дойкой, и пойдем в воскресенье мы с тобой за грибами, – вдруг решительно сказала мать.

– Правда, что ли, мама? – воскликнул обрадованный Мишка.

– Правда, правда. И пойдем мы далеко, за Малую речку, к Рассохе.

– Вот здорово! – у Мишки даже слезы радости брызнули из глаз.

– Здорово, конечно, и мне хочется по лесу побродить.

После утренней дойки, в воскресенье, Мишка с матерью пошли за грибами. Турсуки за спинами, позвякивает походный котелок, привязанный к Мишкиным вещам, это для того чтобы чайку вскипятить. Еда тоже обычная, походная. До Кулиги в лес не заходили, шли по дороге, вдоль поля. День обещал быть солнечным, погода обнадеживала. Дорога была податливой, мечты – легкими, как облака, заботливо сопровождавшие путников в далекие края. Мишка заметил, как много стало желтых листочков на березах, но от этого наблюдения грустно ему не сделалось. Шли долго, молча, вкушая как дивный напиток сложный, насыщенный, как чай, аромат еще благоухающих трав.

У Кулиги передохнули, место для отдыха было приготовлено заботливыми первопроходцами давно: напиленные чурбаки, сколоченный стол, кострище.

Вокруг, защищая это место от ветра, столпились могучие, закаленные в невзгодах, самоотверженные ели. Под ними притаились ольховые кусты, обступая и оберегая еще не созревший брусничник. Наливающиеся соком цвета зари ягодки, как малыши, нежились на подушечках их изумрудного мха. Как, откуда они набирают ту жизненную силу, которую потом жертвенно отдадут людям?

Справа угрожающе выступили на опушку особо высокие сосны, как будто предупреждали людей: мы даруем вам свои богатства, и вы будьте милостивы к природе. И, казалось, вторило им огромное вспаханное поле, показывающее изнанку великой картины природы, непостижимую в своей щедрости плоть земли. Поле обрывалось крутым угором, и уже у другого берега виднелась светлая гладь реки.

А за полем, за рекой, сказочной горой высилась Качинская сопка с примыкающим к ней волшебным Шальновским хребтом. Они были, казалось, театральным занавесом солнечной сказки, за который в конце дня уходит уставшее солнце. И они же, вернее их совокупная тень, становилась тем таинственным серо-синим покровом, который летней ночью укрывал все окрест на недолгие часы отдохновенья.

Мишка, мечтательно глядя на сопку, спросил:

– Мама, а ты была на вершине?

– На какой вершине?

– На Качинской сопке.

– Чего я там