Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

В первые месяцы войны, слушая радио, Анна никак не могла понять своим простым деревенским умом: почему советские войска постоянно отступают, оставляя город за городом, хотя в песнях и стихах наши солдаты представали в образах былинных богатырей, способных одолеть любого врага? В каждом деревенском доме погибли по одному, а то и по два, три, четыре мужика. Не было ни одной семьи, куда бы ни пришло горе. Женщина помнила всех своих земляков, ушедших на фронт. Как провожали их всей деревней, построив длинные столы и лавки из горбыля. На этом простецком сооружении и закуски расположились соответствующие: вареная картошка, квашеная капуста, соленые грибы и, конечно же, самогон, «казенка» бывала не часто. Случай выходил не рядовым, поэтому не жалели на закуску и деревенского сала, и жареных кур, и пирогов с капустой…

Мужиков забрали разом, так что деревня осиротела в один день – остались дети, женщины и старики. Тогда еще у них не было опыта восприятия горя военных утрат, которые, как тяжелые грозовые тучи, стали наползать позднее: то похоронка разразится громом, то пришкандыбает наспех подлеченный в госпитале инвалид. Одного из них доставили домой в сопровождении двух медсестер из районной больницы, так он был искалечен…

Всю свою жизнь Анна прожила здесь. Тут встретила свое счастье – любимого Степана. Поженились они еще до войны, родили двух дочек, и им казалось, что счастью этому не будет конца-краю. Степан был старше Анны на десять лет, долго не женился, вероятно, по причине своего характера. Он был человеком суровым, неразговорчивым, высказывался только по необходимости, да и то односложно. Никто в деревне не видел его смеющимся, кроме, пожалуй, Анны, за которой он ухаживал совсем недолго и своеобразно: то вечером положит ей на крыльцо букетик ромашек, то корзинку груздей поставит поутру, то еще что-нибудь лакомое припасет, но делал это так скрытно, что никто не мог выследить его за этим занятием. От природы Степан был чрезвычайно силен, физически вынослив, видимо, пошел в своего деда Ивана Макарыча, знаменитого охотника. О Макарыче, как звали его деревенские, рассказывали чудеса.

Макарыч хоть и был росточка небольшого, но необыкновенно широк в плечах. В одиночку ходил на медведя, вооруженный только рогатиной и ножом, – предпочитал охотиться на «хозяина тайги» врукопашную. Была у Макарыча старинная кремневая «фузея», которую он никогда не использовал, потому что на птицу и более мелкое зверье ставил капканы и петли. «Фузею» он показывал всем желающим и утверждал, что это «ружьишко» изготовили немецкие мастера более ста лет назад, а силе и точности его боя можно только завидовать.

О таежных подвигах Макарыча, видимо, не без его же помощи, сложили легенды. Утверждали, что охотник «заломал» пятьдесят медведей, и это было похоже на правду, потому что медвежатину в деревне ели чаще, чем свинину. Мясом Макарыч охотно делился с односельчанами, но делал это втайне, чтобы не пронюхали власти – в те далекие времена браконьеров наказывали значительно строже, чем сейчас. Славился Макарыч и как искусный рыбак: на Илиме и Ангаре ему были ведомы особые, потаенные затоны, где водилась отменная стерлядь, которую сибирские купцы поставляли аж в сам Петербург, к царскому столу…

Степан любил своего деда, потому что основные уроки жизни он усвоил именно от него. Макарыч брал своего внука и на рыбалку, и на охоту, и за грибами-ягодами, и на сенокос, и в ночное… Отцу некогда было заниматься сыном – он как каторжный вкалывал в колхозе, чтобы прокормить многочисленное семейство. Смерть Макарыча была трагической и случайной: он ушел под ангарский лед вместе с телегой и лошадью. Случилось это на глазах внука. Степану удалось выбраться из полыньи, а старому охотнику – нет. Было ему в ту пору девяносто шесть лет.

Как все деревенские, Степан был призван на фронт. Анна чуть ли не ежедневно молилась перед домашней иконой, вымаливая жизнь и здоровье мужу, втайне, чтобы никто, даже собственные дети не видели, как она истово бьет земные поклоны. Время тогда было безбожное. Да и где молиться? Церковь сожгли большевики, осталась от нее лишь поляна посредине деревни, заросшая бурьяном.

Бог услышал мольбу Анны, Степан вернулся. Правда, с тяжелым увечьем. Подорвался на мине. Сохранить левую ногу не удалось, отняли ниже колена. Остальные раны, довольно многочисленные, были просто пустяком по сравнению с этим. Но Степан, слава Богу, – живой, родной, любимый, рядом с Анной, с дочками, со своей престарелой матерью. Война еще продолжалась, люди сердцами слышали гулы далеких боев, в деревню регулярно приходили похоронки. А для Степана все уже закончилось.

Ничего, что нужда, – она была у многих. Почти в каждом дворе дети-сироты, и нужно думать, как накормить, обогреть, приласкать. Все, что нарабатывалось в полях и на фермах тяжким трудом, – отправлялось на фронт. Самим оставались крохи. Хорошо, лес подкармливал: грибы, ягоды, кедровые орехи. Тайга не даст умереть с голоду, даже зимой, в самые суровые времена. Вот уже и февраль сорок пятого. Поговаривали, что война скоро кончится, да и зима тоже сдавала свои права. И снова каждая свободная минутка у деревенского жителя будет связана с огородом и лесом.

Степан вернулся с войны на костылях, но долго ковылять на них не собирался. Он ведь был не только искусным охотником, лесовиком, но хорошо знал и плотницкое, и столярное ремесло – вся деревенская мебель, какая стояла в их доме, была сделана его руками. Короче говоря, Степан решил изготовить себе протез, не дожидаясь, пока ему, инвалиду войны, предоставят казенное изделие из алюминия и невыносимо пахнущей кожи. Во-первых, неизвестно, когда это произойдет, во-вторых, Степан не очень-то доверял ширпотребу – сделать протез своими руками и проще, и надежнее.

Однако он просчитался. Первый протез вышел слишком тяжелым, второй чересчур легким, третий сдавливал культю так сильно, что на глаза тут же наворачивались слезы, четвертый скользил, пятый скрипел; короче говоря, Степан затратил месяц упорного труда, пока не добился того, чего хотел. Еще два месяца ушло на привыкание к деревяшке – это был поистине кровавый опыт, потому что швы, хотя и затянулись, были все же некрепкими, кровоточили… Степан не знал тогда, что к протезу привыкают не месяц и не два, а гораздо дольше…

Сегодня Анна торопилась. Ей надо было рассказать мужу, какое важное событие ждет их скоро. Она шла и боялась взглянуть односельчанам в глаза, потому что они сразу же обо всем догадаются. Однажды это уже было, когда она носила под сердцем старшую. Соседка, старуха Степановна, поглядев в сияющие глаза Анны, подозрительно сказала: «Да ты, Нюра, прямо светишься вся. Уж не затяжелела