Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

сдал подельников, снюхался с органами, похитил общак, убил вора в законе без санкции сходки, вышел из воровского клана, или, что самое плохое, – завязал.

«Да, – подумал про себя Иван, – тут поседеешь…»

– Ну что, Петя, за встречу. Одного поля мы с тобой ягоды. Новая власть назвала меня бизнесменом, но чуть что – и пощечину влепит, и по ушам даст, а если уж сильно не понравлюсь: без суда и следствия…

За окнами сгущалась тьма. День уходил в историю, таял в сумерках со всеми своими событиями, встречами, неожиданностями. В доме напротив засветились огоньки.

У Ивана закружилась голова, захотелось спать. Так всегда, когда он выпивал, даже самую малость.

– Устал? – услышал он голос Петра. Только теперь Иван уловил в его голосе отзвук далекого детства. Как переменились они: другие мечты, лица, голоса…

– Где ночуем-то? Может, ко мне? Машина рядом.

– Спасибо, Ваня, я в гостиницу…

На другой день в десять часов все собрались у Ивана в тресте. Познакомились. Команда – шесть молодых людей, все одного возраста. Выбриты, модные прически. Одинаковые темно-синие костюмы. Фирменная одежда, что ли? – подумал Иван.

Скупщики акций или «новые акционеры» передали списки купленных или подаренных акций, назвали свою цену.

Открыв списки, уже на первой странице Иван увидел фамилии двух человек, еще неделю назад клявшихся в верности и ему, и организации. Нет, это были не рабочие, которым было «по барабану», кто ими управляет. Эти много лет работали в аппарате управления и знали дело до мелочей. Что их заставило предать: зависть к нему? Но он имеет столько же акций, как и они, только ноша его тяжелее. Отсутствие веры в будущее? А у кого она сегодня есть? Экономический кризис? Так он везде и во всем. То, почему затеяли приватизацию, понятно – нужны деньги, да и власть умыла руки: «У нас, как на Западе, частный сектор – преобладающий сектор экономики».

Иван внимательно читал каждый листок, размышляя. Фамилия, имя, отчество, количество акций и сумма уплаченных денег за них. Знал он всех, знал. Кого-то больше, кого-то меньше. Кому-то помогал решать житейские проблемы, и его голос был решающим при выделении квартиры. Кому-то помогал устроить ребенка в детский сад, кому-то оформить инвалидность. Такова работа руководителя – все это делается не для благодарности на вечные времена. Люди воспринимают его помощь как должное. А все же обидно, что забыли про добро. Кто он им: отец, сын, брат? Десять лет отдал тресту. Придя в самое слабое, только что созданное управление, не жалея времени и сил, добился результатов и должности главного инженера треста. Может, все это – стечение обстоятельств, может, верхушечные «битвы канцлеров», о которых он не знал, и, видимо, не узнает. Ну, а через год и советская власть закончилась, и коммунисты ушли с арены, и рынок наступил. И его всем коллективом выбрали управляющим трестом. Иван, отрешившись от действительности, перелистывал листок за листком, отдавшись во власть щемящим воспоминаниям.

В трестовском здании нарушилась обычная жизнь, никаких утренних докладов, планерок. Все гадали, кто же находится у Ивана Савельевича? Заместители пытались, пользуясь своим правом, войти в кабинет управляющего, но он категорично отмахивался.

– Позже, позже.

Наконец, недовольно приказал секретарю:

– Никого не пускать, ни своих, ни чужих.

Несколько часов, листая списки «предателей», так Иван назвал этих людей для себя, придумывал кару для них. Найти предлог и уволить всех? Размножить списки и развесить их на каждом этаже и строительном объекте? Встретиться с каждым и посмотреть в глаза? На большее у него не хватало фантазии.

После долгих размышлений решил: пусть будет так, как есть, не надо кар земных, пусть для каждого останется кара небесная.

Недели две шел торг о цене выкупа; большую помощь при этом оказал Петр. Но вот, наконец, все закончилось, акции вернулись в трест. Несмотря на отговоры Петра, Иван распределил их среди членов своей команды, так показалось ему справедливым.

Петр позвонил вечером:

– Иван, через несколько часов я уезжаю. Встретимся?

– Давай.

– В том же кафе.

Здесь, как и в прошлый раз, кроме их столика, в отдалении был занят еще один. И тоже – двое. Возможно, кафе и держали для таких встреч.

Поздоровавшись с другом, Иван спросил:

– Что так срочно?

– Давно бы уехал, из-за тебя задержался.

– Значит, не здешний?

– Я кемеровский. Здесь был на сходке, финансовые дела.

– И как совпало же?

– Совпало. Хотя ничего случайного не бывает. Я оказался свидетелем, – «иннокентьевцы» просили о встрече с Толстяком, назвали твою фамилию. Толстяка давно знаю, не любит он решать такие дела, отбрасывает от себя. Должок за ним был, вот и пошел мне навстречу. С трудом уговорил, чтобы сам сходку открыл. Не хотел светиться перед своими.

– Почему?

– Ну, у каждой команды свои особенности. Наверное, лично добро давал на скупку.

– И дорого тебе это стоило?

– Не считал.

– Я в долгу перед тобой, Петя.

– Да мне в радость, что помог тебе.

– Когда улетаешь?

– На поезде, ночью.

– На поезде?

– Длинная история… Тебе могу сказать – боюсь самолетов…

– Оставь хоть адрес, глядишь, с Новым годом поздравлю… Помнишь, елку в школе…

– Адрес не могу. По возможности сам звонить буду.

– Не можешь?

– Жизнь такая, не обижайся.

– На родину тянет?

– Под водой наша родина, Иван, сам знаешь. Только вершина Красного Яра. Грустно видеть море-океан. Ну ладно, давай прощаться.

– А чего здесь-то? Поехали на вокзал.

– Не надо… Провожающих будет много. Ну, пока, брат. Береги себя.

– А ты себя. В наши годы друзей не прибывает.

– Это точно. Как Маша, дочки?

– Помнишь мои рассказы о них? Да я уже дед.

– Все я, дед, помню… Как уносили ноги из вагона-ресторана. Мальцы…

На улице крепко обнялись, Петр медлил, потом вдруг сунул в руку Ивану конверт.

– Прочитаешь дома, – смущенно сказал он, тронув Ивана за плечо. – Никогда писем не сочинял, да вот…

Глава VIII

Вместо эпилога

В конверте, который «кровный брат» оставил Ивану, оказались мелко исписанные, в клеточку, листики.

«…Возможно, Ваня, я оставлю у тебя тягостное впечатление рассказом о своих “подвигах”. Прости, брат, больше мне некому открыть душу. В Бога я, к сожалению, не верую, или так кажется мне, настоящих авторитетов, кроме воровских, в жизни не встречал, никого и никогда не любил, кроме тебя и одной смешной детдомовской девчонки – ее, может, и на свете уже нет.

Когда человека бьют по голове, ему причиняют не только телесную боль – его лишают способности мыслить, и самое главное – убивают его человеческое достоинство. Меня била по голове мать, бил отчим, власовская морда, били сверстники, потом сокамерники. Я понял во время первой отсидки: чтобы выжить, нужно сопротивляться. Я научился сопротивляться, на удар отвечал тремя, а когда силенок не хватало, царапался и кусался. Меня стали опасаться и дали кликуху – “бешеный”. Физически я был слаб, но внутренние ярость и непримиримость – тоже сила. В драках я использовал любые подручные средства, то есть что попадалось под