Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

движении: кто-то важно вышагивал на длинных палочках-ножках, похожих на ходули, кто-то выискивал мышонка-лягушонка, или что-то еще съестное, на недавно скошенном поле.

Мишка впервые увидел такое множество журавлей.

– Зачем они здесь, мама?

– В дорогу собираются. Перед отлетом вожак привел свою стаю попастись на скошенном поле, они здесь наедаются впрок, склевывают опавшее зерно. Сил набираются.

– Подойдем ближе.

– Нельзя, Миша, журавль – осторожная птица. Видишь, летает парочка. Это дежурные, они наблюдают за округой. Как только мы выйдем на поляну, вся стая поднимется и улетит.

– И что делать? У нас же нет другой дороги.

Мать замолчала и после недолгого раздумья сказала, как о деле решенном:

– Придется идти через лес, Миша.

– Но это же такой крюк!

– Да, крюк, но журавлей пугать не будем. Жалко их. Ты не представляешь, какая трудная и опасная дорога их ожидает. Не все долетят до южных земель, не все весной вернутся обратно. Пусть еще немного отдохнут на родной земле.

Мишка не стал спорить, он знал, что если мать решила сделать доброе дело, то не изменит решения, и даже Мишкины слезы не помогут. Колени не сгибались, плечи ныли, спина болела, а путь в обход был в два раза длиннее, чем через поле. Чтобы облегчить Мишкины страдания, мать взяла его посох, один конец положила на плечо сыну, другой – на свое, разместив турсук посередине. Друг за другом, гуськом, так они и пошли по окружному пути.

На очередном привале мать, прижав Мишку к себе и вытянув ноги, стала разминать онемевшую кисть правой руки. Потом печально сказала:

– Знаешь, Миша, журавли – самые мои любимые птицы, они похожи на людей. Красивые, верные друг другу. Они и чувства свои выражают, как люди. Запомнился мне один случай. Давно это было, когда мы с твоим отцом еще только собирались пожениться.

– До войны?

– Конечно, до войны, после нее забот слишком много было, некогда следить за журавлями. Только в небе их и видели. Так вот весной, когда они вернулись из теплых краев на свою поляну, мы с твоим отцом видели редкое зрелище – журавлиный танец.

– Они танцуют? – удивился Мишка.

– Очень красиво танцуют! Соберутся в кружок, один или два выходят на середину и начинают пируэты выделывать. Сначала слегка подпрыгивают. Потом пускаются в настоящий пляс, даже коленца выкидывают, да такие, что помрешь со смеху. И кружатся, и прыгают, и крылья распластывают, и вприсядку идут, будто трепака отплясывают на своих ходулях. А те, что по кругу стоят, не просто смотрят, а тоже в такт притопывают и крыльями прихлопывают.

– Ты же сама говорила, что они близко к себе не подпускают, а ты все это рассмотрела.

– Случайно, Миша. Так уж Бог дал, вернее, показал перед грядущими испытаниями. Наверное, чтобы сильнее мы свою землю любили. Не знали мы, что скоро многим придется идти за нее умирать. А чем сильнее Родину любишь, тем нещаднее врага бьешь и в победе не сомневаешься. Вот Господь нас и сподобил – чудо такое показал. Может, память об этом журавлином танце помогала твоему отцу и воевать, и побеждать.

– Мама, а какая польза от журавлей?

– Журавль – птица не промысловая, его не едят. В нашей деревне в мою бытность никто журавлей не обижал. Если Господь дал ему жизнь, значит, нужен он нам. Да и как же без него? Не представляю без журавля ни осени, ни весны. Журавлиный клин – как стрелка на циферблате. А красота-то какая! Как кричат они перед отлетом! Очень печально кричат, любое сердце дрогнет от этих криков. Зато по весне счастье, когда слышишь в небе журавлиную перекличку. Одного этого хватит, чтобы поверить в то, что добра на земле больше, чем зла.

Мишка смотрел на вдохновенное материнское лицо, на голубые ее глаза, на русые волосы. Не было ничего прекраснее маминого лица и этих проникновенных слов.

До дому добрались поздно вечером. Мишка, не ужиная, залез на печку, обнял подушку и уснул как убитый.

Утреннее солнце не то чтобы выплыло, но прямо-таки выпрыгнуло из-за сопки. Казалось, оно торопилось свою миссию выполнить – одарить мир светом, осветить все пути. По-хозяйски загорланили петухи. Но Мишку, привычного к деревенским звукам, разбудили не петухи и не солнечные лучи, а прекрасно-печальные, доселе незнакомые его маленькому сердечку поднебесные крики.

– Что это?

Мишка подбежал к окну, но вставленная к зиме вторая рама не давала возможности охватить взглядом все небо. На ходу застегивая штаны, в ботах на босу ногу Миша выскочил во двор.

Он сразу увидел маму. Она стояла посередине двора, приложив ко лбу руку козырьком, защищавшим глаза от слепящих солнечных лучей, и смотрела в небо. Мишка посмотрел по направлению ее взгляда и тут же зажмурился, – свет ослепил и его. Он заслонил солнце ладонью вытянутой руки и не столько увидел, сколько услышал журавлей.

– Курлы… Курлы… Курлы…

Высоко в небе, клин за клином проплывали над деревней прекрасные птицы. Над Красным Яром, над рекой и полями, над тайгой и дальше, дальше, дальше…

– До свидания, – шептала мама. – Возвращайтесь поскорей, родные…

Слов не было слышно, но губы ее еще шевелились, что-то шептали. Молитву, догадался Мишка, когда увидел, как мать широким крестным знамением осеняет журавлиный клин.

Распластав сильные крылья, птицы летели прямо на солнце. Казалось, в этом стремительном порыве они хотят окружить его своей мощной живой цепью и притянуть, приблизить к остывающей земле, чтобы солнце согрело и поля, и реки, и леса. Чтобы в родном краю навсегда установилось лето, и больше не нужно было журавлям ни улетать, ни возвращаться.

Зимой сорок пятого

Заканчивался февраль, но морозы не ослабевали. Воздух был пронизан белым кудреватым туманом. Через марево, насыщенное мелкими ледяными частицами влаги, солнечные лучи не могли пробиться к людям; ни тепла, ни света на землю не проливалось. Такие зимы частенько случались в далекой таежной деревне на берегу Илима, находящейся за сотни верст от Иркутска.

Анна шла по единственной деревенской улице, широко и извилисто раскатанной санями, утоптанной копытами лошадей. Женщина была молодой и статной, ее не портили даже уродливый ватник и большой клетчатый платок, которым она тщательно укутывала себя, защищаясь от едкого сибирского мороза. Шла быстро и легко, не оглядываясь по сторонам. Встречаясь с односельчанами, коротко кивала им головой и уступала дорогу, тем показывала, что сегодня ей не до разговоров, свойственных деревенским бабам.

Далеко-далеко от этой сибирской деревни шла война, о которой только и были разговоры у всех деревенских жителей. Вернее, жительниц. Мужиков-то – по пальцам пересчитать. Говорили о победах, о поражениях, читали друг другу редкие письма с фронта, оплакивали погибших, радовались тем, кто возвращался домой из госпиталей. Почти все деревенские мужики, здоровые и сильные, ушли на войну. Некоторые вернулись калеками, больше пропали без вести