Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

И вот опять… Она почувствовала беременность еще несколько дней назад и растерялась. Кругом война, беда, слезы, а тут такое. Не вовремя это. И что скажет Степан?

Степан с работы пришел раньше обычного, дочки уже собирали на стол. Увидев стыдливо зардевшуюся Анну, муж, заглянув ей в глаза, тоже все понял.

– Нюра, это правда? – спросил Степан.

Анна только развела руками и смущенно кивнула. Степан устремил взгляд в окно и какое-то время взволнованно молчал, свыкаясь с известием.

– Ну, что же, – наконец подытожил он свои мысли, – может, пацан будет…

– А если не пацан? – спросила Анна.

– Девка – тоже неплохо…

После ужина до самой ночи занимались хозяйством. Лампу не зажигали, керосин приберегали. Уже укладываясь спать, снимая с ноги деревянную колотушку, Степан сказал:

– Забыл сказать тебе, утром уезжаю за сеном.

– Это куда же?

– На дальнюю Тушаму, бригадир отправляет.

– С кем едешь?

– С пацанами, их на четыре дня от школы освободили.

– А что, кроме тебя никого не нашлось?

– Да кого же, Нюра? Одни старики остались.

– Тайга, боюсь я, Степа.

– Ничего. Пацаны молодые, здоровые…

– Чего я тебе в дорогу-то дам?

– Что есть, то и дай.

– Надолго едешь?

– Дней на пять. Ружье возьму, петли на зайца поставлю…

Утром Анна бережно уложила в небольшой холщовый мешок круглую буханку хлеба, три луковицы, завернула в бумажку соли, аккуратно, белой тряпочкой обмотала кусочек сала и в маленькую алюминиевую кастрюльку упаковала три вареные картофелины. Посмотрела на свои заготовки, почему-то покачала головой, пошла в сени, принесла чашку и в добавок к упакованному вытряхнула замерзший брусок молока.

Степан уже не спал. От прикосновения жены беспрекословно поднялся с кровати, взглянув на ходики, стал быстро одеваться.

– Не торопись, успеешь.

– Было бы лето… Пока по снегу доковыляешь.

– А фузею на что берешь? На медведя, что ли, собрался.

– Мало ли что…

Он обнял жену, неловко поцеловал ее в губы.

Солнышко из-за леса вскинуло свои первые лучи, а обоз из семи саней, торопившийся за сеном, уже миновал поляну, расположенную перед деревней, и нырнул в лес. Степан оглянулся, ласково посмотрел на родную деревню. Вот она, дом за домом, усадьба за усадьбой. Солнечная и приветливая. Нет лучше ее на свете. Стоит она в центре мира, ведь дороги и тропинки расходятся от нее во все стороны света. В Озерки и Кулигу, в бор, на таежные речки Тушаму и Рассоху, к сенокосам, рыбачьим и охотничьим местам.

Степан любил бывать в Кулиге – всего-то три километра от деревни, а как в другом мире. Летом он ездил туда полевой дорогой, возвращался лесной. До войны они ходили в эти места с Нюрой за грибами. Ему всегда нравилась похожая на распластанную в небе птицу поляна, большим крылом врезавшаяся в тайгу. А с другой стороны окоем реки. Высокие густые ели, сомкнувшиеся непроходимым частоколом, казалось, преграждали к Кулиге пути злодеев, но расступались перед честными добытчиками.

– Дядя Степан, не отставай! – услышал он голос Гошки, парня, живущего с ними по соседству.

– Да-да. Засмотрелся. Хорошо тут у нас.

– Да чего хорошего? – вступил в беседу Мишка Клашин. – Вот в райцентре хорошо. Школа есть, библиотека, пекарня, детсад, ясли, несколько магазинов. Это, я понимаю, красота…

– Ладно, Мишка, спорить не будем. Скажи лучше – как дорогу пробивать будем?

– Коренного под узду придется вести, – проворчал для пущей важности по-стариковски Мишка. – Больно снегу много…

Дорогу, действительно, местами занесло снегом, но наст был мягкий, и лошади спокойно шли, пробивая хороший санный путь.

До сенокосных угодий, что были в дальней Тушаме, добрались на второй день к вечеру. Проверили, не попортило ли зверье два зарода[26], что остались не вывезенными с осени. Следов вдоль изгороди было много, но сломать ее или перепрыгнуть силы у лосей и косуль не достало.

– К ночевке готовиться будем, – сказал Степан. – Давайте обживать зимовье. Гоша и Толя, распрягайте лошадей и ведите в загон под крышу, не забудьте сена дать. Мишка и Саша, топите печку, воду надо вскипятить для чая. А я, пока светло, петли на зайцев поставлю, вдруг какой зацепится…

Пацаны пошли к зимовью. Избушка располагалась посреди просторной поляны в окружении дозорных кедров. Приземистая, с маленькими оконцами под двухскатной крышей. Между бревнами в пазах виднелись обрывки мха. Через сени, которые были завалены дровами, заготовленными еще во время сенокоса, отдернув щеколду на двери и отбросив крючок, прошли внутрь. Пахнуло нежилым. Железная печка, стол возле окошка, двое широких полатей, вот и вся обстановка. С потолка, опоясанный веревками, свисал тюк.

– Что это такое? – спросил Саша.

– Постель, – ответил Мишка.

– А чего она вверху-то?

– От мышей.

– Иногда, я слышал, в зимовье медведи заглядывают, – неожиданно сказал Саша.

– Ну, ты скажешь! Он что, щеколду умеет открывать?

– Не знаю…

– Всё! Хватит трепаться, давай печь начнем топить, смотри, и спички, и береста есть…

Когда вернулись Степан и остальные ребята, в зимовье было тепло, на печке звучно попыхивал чайник. На маленьком подоконнике нашли огарок свечи. Ужин окончился быстро, и все сразу легли спать.

– Дядя Степан, – послышался нарочито равнодушный Гошкин голос, – а что, медведи могут зайти в зимовье?

– Конечно, могут, дверь нужно хорошо закрывать. Накинули крючок?

Толя встал и на ощупь добрался до двери. Звякнул крючок.

– Вот так спокойнее.

– А зимой же медведь спит!

– Они к осени жиреют, запас набирают. Потому и спят мертвецки. А если какой медведь плохо питался и недостаточно ожирел, то ему не заснуть, будет бродить всю зиму, еду искать. Это шатун, страшный зверь. Он никого и ничего не боится, у него одно дело – найти добычу и сожрать.

– Дядя Степан, а ты шатунов встречал?

– Бог миловал.

Степан уснул. Во сне он увидел Нюру совсем молодой, девчонкой, еще до замужества. Они шли с ней по дороге вдоль широкого поля пшеницы. Он пытался взять ее за руку, но она со смехом выдергивала ее и убыстряла шаг. Слева над всей округой царственно возвышался Красный Яр. Вдруг совершенно неожиданно Анна метнулась в сторону, подбежала к обрыву, широко раскинула руки и прыгнула… Нет, она не падал, а летела, вернее, парила над Красным Яром, над рекой, отдаляясь, направляясь вниз по течению, и скоро исчезла из виду. Степан одиноко бродил по берегу Илима, ждал, когда вернется Анна, но она не возвращалась…

По привычке Степан проснулся рано. Тусклое таежное утро медленно просачивалось в оконце. Он подкинул в печку дрова, быстро оделся и вышел на улицу. Надо было проверить петли, поставленные вечером. Мгновение раздумывал, взять тяжелую фузею или оставить, потом махнул рукой, зашел в зимовье и закинул ружье за спину.

– Так спокойнее, – сам себе сказал фронтовик.

Степан вдохнул колкого морозного воздуха, который на границе дня и ночи казался голубовато-прозрачным, как хрусталь. Звук шагов инвалида далеко разносился по округе. Идти было очень трудно, деревянный протез глубоко проваливался в наст, и выдернуть его из слежавшегося снега было нелегко. Вспомнился дед Макарыч,