Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

Включенность элементов одежды в этикетную жестикуляцию

Элементы одежды включены в этикетную жестикуляцию, которую соблюдают как положительные герои-люди, так и отрицательные персонажи-нелюди (то есть мифологические существа), желающие произвести благоприятное впечатление – впечатление своего, включенного в известную систему координат: жест прощания – «Когда ты с ласковой улыбкой // Махал мне шапкою с крыльца» (I, 97 – «Весна на радость не похожа…», 1916); «крикнула она, махая платком » (V, 31 – «Яр», 1916); жест удали – «Эх, бывало, заломишь шапку , // Да заложишь в оглобли коня» (I, 277 – «Эх вы, сани! А кони, кони!..», 1925).

Особенно значимым в народном этикете оказывается жест приветствия, который описан Есениным во многих вариациях: «И навстречу горбатым старухам // Скинешь шапку с поклоном деревне» (IV, 100 – «Я одену тебя побирушкой…», 1915); «Вот опять этот черный // На кресло мое садится, // Приподняв свой цилиндр » (III, 192 – «Черный человек», 1923–1925).

Есенин уделял такое пристальное внимание живописанию приемов жестикуляции в поэзии потому, что считал этикетные жесты одной из важнейших этических составляющих поведения человека в реальной жизни. В. А. Мануйлов вспоминал: «Нужно было услышать, как он читал: “Некому мне шляпой поклониться”, чтобы понять, насколько был от него далек критик, указывающий, что, мол, шляпой не кланяются. Ведь вся суть как раз в этой шляпе. Есенин в деревне должен поклониться именно шляпой – недаром же он в “Исповеди хулигана” так настойчиво говорит о лакированных башмаках и своем лучшем галстуке». [1327] А. Л. Миклашевская также отметила этот характерный жест Есенина: «приподнял шляпу и ушел». [1328]

Есенинское описание жестикуляции шляпой, которое, на первый взгляд, выглядит реалистической, тем не менее основано на фольклорно-поэтическом воспроизведении ритуально-этикетного поведения, запечатленного в хороводной песне со свадебными мотивами: «Где ни взялся добрый молодец, // Он за версту низко кланялся, // За полверсты черну шляпу скидывал» («Вдоль по морю-морю синему…»). [1329]

Отдельный вопрос – о подмеченной автором жестикуляции, переданной также при помощи символики одежды. Яркие примеры сочетания этикетного и индивидуального жестов, поданных одинаково зримо и относящихся к психологической характеристике персонажей, к указанию обозначенных ими целей: «…стал я ей речи скоромные сыпать, а она все бурдовым платком закрывалась » и «Лимпиада дернула за рукав Карева и вывела плясать» (V, 47, 53 – «Яр», 1916); «Вот опять этот черный // На кресло мое садится, // Приподняв свой цилиндр // И откинув небрежно сюртук » (III, 192 – «Черный человек», 1923–1925).

Жестикуляции с одеждой подобны действия, связанные с одеванием и раздеванием, подвертыванием одежды и выраженные глаголами, в семантике которых заложен «одежный смысл»: «она обернулась к нему лицом и расстегнула петли » и «баба застегнулась и поправила размотавшуюся по мохрастым концам шаль » (V, 32 – «Яр», 1916); «Аксютка вертел от смеха головою и рассучивал рукав » и «Лимпиада развела костер и, засучив рукава , стала чистить рыбу» (V, 52 – «Яр», 1916). Обращает на себя внимание то, что в едином контексте (по соседству на одной странице текста) расположены эти действия с перемещением одежды по телу человека: Есенин как будто подчеркивает, что каждое движение одежды должно быть начато и завершено, обязано совершить свой круговорот, словно подчиняясь всеобщему природному закону.

Безусловно, наше наблюдение не абсолютно; имеются произведения Есенина (как правило, стихотворения), в которых изображено только одно подвижное состояние одежды: «Анна, кутаясь в шаль , стояла, склонясь грудью на перила крыльца» (V, 21 – «Яр», 1916). Иногда движение с одеждой замерло в статике и потому выражено отглагольным существительным: одежда подоткнута – «Матушка в Купальницу по лесу ходила, // Босая с подтыками по росе бродила» (I, 29 – 1912). Через временно замершее в неподвижности действие Есенин показывает также способы одевания и особенности ношения одежды, используя для этого, например, отглагольное прилагательное: «через расстегнутый ворот на обсеянном гнидами гайтане болтался крест» и «в избу вкатился с расстегнутым воротом рубахи, в грязном фартуке сапожник Царек» (V, 39, 53 – «Яр», 1916).

Поэтика одежды подана Есениным в образной динамике. С одеждой всегда что-то происходит, она представлена в движении, ею жестикулируют, в нее укутываются или, наоборот, ее отрывают от человека и т. д. Поэтому наименование одежды очень часто дано в глагольно-именном словосочетании: « скинув шапки », « машет рукавом », « шалями… закрывается » и др. При этом совершенно неважно, кто обладатель одежды и на кого она надета (или с кого снята) – на человека, растение или на персонифицированное природное явление: главное – одежда динамична.

При прослеживании общей картины подачи одежды во всем творчестве Есенина становится заметна динамика самих образов одежды, наблюдается видоизменение авторского «одежного кода».

Способы ношения одежды

С жестикуляцией при помощи одежды, с движениями и позами с участием разнообразных одеяний, то есть со всей совокупностью динамики одежды соотносятся способы ее ношения. Есенин отмечает моменты начала и завершения надевания одежды, степень одетости персонажа, традиционные и индивидуальные приемы ношения различных одеяний .

Так, начало одевания поэт обозначил глаголами «накидывать» и «намахивать» одежду: 1) «Филипп накинул кожух и, опоясав пороховницу, заложил в карман паклю», «баба накинула войлоковую шаль » и Аксютка « накинул за плечи чоботы с узлом на палочке , помолился на свою церковь и поплелся» в Лавру Печерскую (V, 9, 32, 47 – «Яр», 1916); «О том, как Богородица, // Накинув синий плат » (II, 53 – «Преображение», 1917); 2) «он <Филипп> быстро намахнул халат и побежал ей навстречу» (V, 51 – «Яр», 1916).

В повседневной жизни (за исключением экстраординарных и ритуальных случаев) обязательно подпоясывание одежды , что понимается как оберег от воздействия злых сил и соответствует нормам обычного права. На Рязанщине (как и повсеместно в России) существовал обряд первого опоясывания ребенка: «На 40-й день мать крестная подпоясывает младенца и застегивает ему рубашку». [1330]

В авторской стилистике Есенина встречается множество лексико-морфологических формообразований от слова «пояс»: « Подпояшу оструганным лыком» (IV, 99 – «Я одену тебя побирушкой…», 1915); «Филипп накинул кожух и, опоясав пороховницу, заложил в карман паклю (V, 9 – «Яр», 1916). Есенин изображает по аналогии с человеком применение пояса к природным явлениям, таким способом очеловечивая их: « Распоясала зарница // В пенных струях поясок » (I, 20 – «Темна ноченька, не спится…», 1911).

Одной из разновидностей поясов являлся кушак, упоминание которого встречается у Есенина только в 1915–1916 гг.: «Белая свитка и алый кушак » (1915); «…Филипп развязал кушак » и «…щелкнул кушаком Филипп» (V, 12, 29 – «Яр», 1916).

Кушаки типичны для Рязанщины: это длинные и широкие праздничные пояса, похожие на полотенце, но обычно покупные и сделанные из шерстяной ткани. В свадебном обряде Рязанщины кушак играл весьма знаменательную роль: когда свадебный поезд отправлялся к венцу, «отъехав саженей 20, дружко возвращается к матери невесты за кушаком ». [1331] В Касимовском у. приехавшего со свадебным поездом «жениха сажают рядом с невестой, связывают их кушаками и стукают головами, чтобы жили ладно да плотно. Кушак снимает крестный отец и перевязывает себе через плечо». [1332]

Слово «кушак» в значении «пояс для опоясывания по верхней одежде из широкой и длинной полосы ткани, нередко с бахромой по концам» встречается из славянских языков только в русском, где известно со 2-й половины XVI в. («Парижский словарь московитов», 1586 г.; «Посольство» Мышецкого, 1641–1643 гг.); тюркизм. [1333]

Еще один вид пояса – самая тонкая его разновидность – представлена у Есенина строкой: «Где сверкают гашники зарниц» (IV, 107 – «Старухи», 1915).

«Гáшник» – это «шнурок, веревочка и т. п., продергиваемые в верхнюю часть штанов и поневы для подвязывания их»; происходит от древнерусского гаща – «нижнее платье» (с XI в.), восходящее к значению «срамные части тела, нуждающиеся в прикрытии» и затем «набедренная повязка». [1334]

Одежда персонажа как показатель социального статуса

Дериваты, образованные от словесного корня со значением одежды и ее состояния, определяют уже иные категории – например, социальный статус граждан.