Восхождение - Пётр Азарэль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Яков ощущал себя ничтожной каплей этого бесконечного потока, льющегося из огромного резервуара, который ещё недавно являлся могучим, внушающим страх Советским Союзом. Мерное раскачивание вагона придавало иллюзии реальность течения, и убаюканный им Яков медленно и неотвратимо погрузился в тёплую и желанную глубь сна.
На вокзале венгерской столицы на них снизошло какое-то необъяснимое спокойствие. И хотя они находились только в начале пути, уверенность в том, что к прошлому возврата нет, и всё сложится хорошо, приобрела таинственную магическую силу.
Здесь их встретил представитель еврейского агентства и повёл эмигрантов на привокзальную площадь. Яков впервые увидел вместе несколько десятков человек, которые ехали с ним в поезде, а теперь занимали места в большом туристическом автобусе.
Автобус, сопровождаемый джипом с группой вооружённых одетых в светло-серую форму карабинеров, долго кружил по освещённым ярким утренним солнцем улицам Будапешта и, наконец, остановился возле красивого трёхэтажного здания, построенного в конце девятнадцатого века. Сняв с высокого фургона чемоданы и баулы, приезжие вошли в здание, служившее гостиницей, неким перевалочным пунктом, откуда в тот же день их отправляли в аэропорт, чтобы на следующий день принять новые партии эмигрантов. Самолёты израильской авиакомпании, совершавшие рейсы из городов Европы, куда они прибывали, как правило, вылетали ночью. Возможно, такой порядок диктовался соображениями безопасности. Как бы то ни было, выезд в аэропорт назначили на восемь часов вечера, и каждый мог распорядиться свободным временем по своему усмотрению.
Отдохнув после обеда, они вышли побродить по городу. В скверике неподалеку от гостиницы присели на скамейку. Небо было чистым, солнце уже начало клониться к закату, но ещё по-летнему припекало. Мимо неторопливо проходили люди, молодая женщина на соседней скамейке что-то говорила симпатичному бутузу, возившемуся на зелёном газоне. Будапешт продолжал жить своей размеренной обычной жизнью, словно не замечая волн эмиграции, бьющихся о его неколебимую твердь. Яков сидел рядом с отцом, с наслаждением вдыхая свежий воздух и как бы со стороны созерцая улицу и находя в ней отдалённое сходство с улицами города, где родился и где прошло его детство и юность. Ему передалось ощущение разлитого вокруг безмятежного спокойствия и больше не хотелось никуда уходить, а лишь наблюдать и наслаждаться распростёртым вокруг прекрасным городом. Неожиданно для него возле них появилась женщина лет пятидесяти с золотистыми коротко остриженными волосами и моложавым белым лицом, элегантный светло-зелёный костюм мягко подчёркивал её стройную фигуру.
– Вы эмигранты из Советского Союза? – спросила она на ломаном русском языке. – Я услышала отрывок разговора.
– Да, – ответил Илья Зиновьевич. – А как вы узнали, кто мы такие?
– Я тут живу недалеко. Уже несколько лет этот особняк служит для переправки евреев в Израиль. Удивительно, как много вас там, – говорила она, с трудом подбирая слова.
– Многие уехали, но миллиона полтора-два ещё осталось, – вежливо заметил Илья Зиновьевич. – Мой вопрос может показаться бестактным, но скажите, сколько евреев проживает в Венгрии?
– Конечно, я вам отвечу. Извините, что не представилась сразу. Я ведь еврейка, – улыбнулась она. – Нас здесь несколько десятков тысяч, совсем немного.
– Я читал, что к концу войны здесь было более четырехсот тысяч, – сказал он, стараясь поддержать разговор, – почти все были уничтожены, в основном в Освенциме.
– Мои родители погибли, я чудом уцелела. Мне было тогда пять лет, и меня спасла одна добрая женщина, жившая недалеко в селе. Она сказала, что я её внучка, – женщина замолкла, о чём-то задумавшись. – Вы правильно делаете, что едете в Израиль. Если бы тогда мои родители бежали отсюда, они бы остались живы.
– Наверное, вы правы, – сочувственно произнесла Ребекка Соломоновна. – Скажите, как вас зовут?
– Ева моё имя. Ну ладно, я должна идти. Счастливо добраться, – поклонилась она и продолжила свой путь.
– Лет через двадцать в Союзе будет так, как здесь сейчас, – заметил Илья Зиновьевич, смотря ей в след. – Большинство уедет кто куда, оставшиеся ассимилируются или вымрут, и только маленькая часть предпочтёт остаться евреями. И это будет весьма грустное зрелище.
– А много и не нужно, папа. Когда евреев мало, климат в стране здоровей, и они начинают действовать, как дрожжи, стимулируя технический, научный и духовный прогресс, – присоединился к разговору Яков.
– Слышал я о такой теории. По-моему, она ошибочна. Чтобы еврейское меньшинство двигало общество вперёд, должна быть, как в атомной бомбе, критическая масса образованных, творческих, энергичных людей. Так вот, скоро таких людей там почти не останется.
Отец смотрел прямо перед собой, и Яков почувствовал, что в своём воображении он уже где-то далеко отсюда.
– В Польше евреев практически нет, а их обвиняют во всех бедах, – сказала Ребекка Соломоновна. – Мне кажется, что в этом поляки находят оправдание своему участию в погромах и поголовном истреблении нашего народа.
– Да что мы всё о грустном. Антисемитизм был, есть и будет. Пора уже угомониться и отнестись к этому философски. Не любят нас не потому, что мы умней, а потому, что другие, чужеродные. И подсознательный страх проявляется у коренного народа вместе с желанием либо поглотить, либо отвергнуть, либо уничтожить нас, – подытожил Илья Зиновьевич разговор. – Давайте-ка прокатимся в город. Говорят, центр необыкновенно красив.
Он поднялся со скамейки, подал руку Ребекке, и они пошли к находившейся поблизости стоянке такси. Водитель, молодой паренёк, сносно говорил по-английски, и Яков без труда с ним объяснился. Через пятнадцать минут они уже вышли близ Оперного театра.
К семи часам вечера вестибюль гостиницы вновь, как и утром, заполнился людьми. Чемоданы, баулы и сумки, немые свидетели великого переселения народа, громоздились у стен и в середине вестибюля. Вскоре появился мужчина средних лет в элегантном, хорошо сидевшем на нём костюме. Это был сопровождающий израильтянин. Он провёл короткий инструктаж на прекрасном русском языке, и в сутолоке и оживлении Яков потерял его из виду и, взяв два самых тяжёлых чемодана, направился к выходу во двор. Погрузив их в автобус, он вернулся в гостиницу за остальными вещами. Дорога в аэропорт по сумеречным улицам и живописным пригородам Будапешта его не утомила. Он думал о будущем, насколько позволяло ему это жестковатое кресло изрядно потрёпанного автобуса.
4
В начале полёта
